Халиф на час

Мои слезы всё ль объявили то, что таил я, —
Изнурением обессилена моя плоть в любви.

Я любовь скрывал, но в разлуки день говорит о ней
Всем доносчикам облик жалкий мой, и не скрыть ее.

О ушедшие, свой покинув стан, поклянусь я вам —
Тело все мое изнурили вы, и погиб мой дух.

Поселились вы в глубине души, и глаза мои
Слезы льют струей, и кровь капает из очей моих.

Кого нет со мной, тех душой своей я купить готов,
Да, наверное, и любовь моя улетает к ним.

Вот глаза мои: из любви к любимым отверг зрачок
Сладкий отдых сна, и струит слезу непрерывно он.

Враги думали, что суров я буду в любви к нему, —
Не бывать тому, и ушами я не внимаю им!

Обманулись все в том, что думали, и с одним я лишь
Камар аз-Заманом желанного достичь могу.

Он собрал в себе все достоинства; не собрал никто
Из царей минувших достоинств всех, ему свойственных.

Так он щедр и добр, что забыли все, каким щедрым был
Ман ибн Заида и как кроток был сам Муавия.

Затянул я речь, и бессилен стих вашим прелестям
Описанье дать, а не то бы рифм не оставил я.

Затем царица Будур поднялась на ноги и, вытерев слезы, совершила омовение и стала молиться, и молилась до тех пор, пока Ситт Хаят ан-Нуфус не одолел сон и она не заснула. И тогда Ситт Будур подошла и легла рядом с нею и пролежала до утра, а потом она поднялась, совершила утреннюю молитву и, сев на престол своего царства, стала приказывать и запрещать и творила справедливый суд.

Вот что было с нею. Что же касается до царя Армануса, то он вошел к своей дочери и спросил ее, каково ей, и она рассказала ему обо всем, что с ней случилось, и сказала те стихи, которые говорила царица Будур. «О батюшка, — сказала она, — я не видела никого умнее и стыдливее моего мужа, но только он плачет и вздыхает». — «О дочь моя, — отвечал ей царь, — потерпи с ним — осталась только эта третья ночь, и, если он не познает тебя и не уничтожит твою девственность, у нас найдется для него план и способ, и я сниму с него власть и изгоню его из нашей страны».

И он сговорился так со своей дочерью и задумал такой план. И подошла ночь, и царица Будур перешла с престола царства во дворец и вошла в то помещение, которое было ей приготовлено, и увидала она, что свечи зажжены и что госпожа Хаят ан-Нуфус сидит там. И ей вспомнился ее муж, и то, что с ним произошло со времени их разлуки за этот небольшой срок, и она заплакала, испуская непрерывные вздохи, и произнесла такие стихи:

Я клянусь, что весть о беде моей наполняет мир,
Точно солнца луч, восходящего ночью мрачною.

Его знак вещает, но трудно нам понять его,
Потому тоска перестать не может расти моя.

Ненавижу я прелесть стойкости, полюбив его,
Но видал ли ты среди любящих ненавистников?

Взгляды томные поражают нас острием своим
(А сильнее всех поражают нас взгляды томные).

Распустил он кудри и снял покров, и увидел я
Красоту его и черною и белою.

И болезнь моя и лечение — все в руке его,
Ведь недуг любви только тот излечит, кто хворь нагнал.

Поясок его полюбил за нежность бока его,
И из зависти бедра грузные отказались встать.

Его локоны на блестящем лбу уподобим мы
Ночи сумрачной, что задержана засиявшим днем.

А окончив говорить, она хотела встать на молитву, по вдруг Хаят ан-Нуфус схватила ее за подол и, уцепившись за нее, воскликнула: «О господин, не стыдно ли тебе перед моим отцом — он сделал тебе столько добра, а ты пренебрегаешь мною до этого времени».