Халим. В плену у шейха

– Всё хорошо, – поглаживает бедро, слегка приподнявшись и уперевшись в подушку второй рукой. Смотрит в моё лицо, будто пожирает эмоции. А я сипло стону, пытаюсь увильнуть, но его колени, раздвигающие мои ноги, не дают их свести. – Перестань, Райхана. Это глупо, – его голос холоден, и взгляд сосредоточен. Шейх снова собран, но уступать не намерен.

– Меня зовут Ирина, – выплёвываю ему в лицо, и щека шейха дёргается в каком-то спазме. Это не улыбка – скорее, ярость, которую он пытается задушить.

– Тебя будут называть так, как того пожелаю я. Но быть тебе Райханой, дарящей наслаждение, или шармутой – решать тебе. А теперь раздвинь ноги пошире и кричи моё имя, пока я буду тебя трахать, – сквозь сжатые зубы, опять зверея.

– Сделай это, – прошу тихо. – Сделай и отпусти меня. Покончим с прелюдией, – вдыхаю полной грудью, смотрю на него.

А шейх широко улыбается, сдавливает щеки и облизывает мои губы своим языком. Нахально так, глядя мне в глаза. Его вторая рука орудует у меня между ног, надавливает на чувствительный бугорок, проникает внутрь. И я, к своему ужасу, не ощущаю в этот момент омерзения. Хотя должна бы. Должна!

– Ты так быстро от меня не избавишься, белокожая девочка.

Меня прошибает током от его настойчивых поглаживаний там, внизу, и в самом эпицентре женственности зарождается тепло. Постепенно оно превращается в жар, а дыхание араба на моей щеке становится частым и горячим.

– Даа, ты отзываешься на мои прикосновения. Я знал, что мы с тобой подружимся, – прикусывает мою нижнюю губу так сильно, что я вскрикиваю, а он нападает всем ртом. Именно нападает. Будто хочет меня сожрать, поглотить. – Всё в тебе говорит о том, что ты хочешь. Нужно только услышать себя. Дай себе волю, красивая девочка, – шепчет с придыханием и круговыми движениями размазывает влагу по моим нижним губам. Там уже скользко, мокро, а мне хочется раздвинуть ноги шире.

Это всё шок. Шок и страх. Я не могу его хотеть. Только не его.

– Будь покорной, Райхана. Не противься мне, – а после убирает пальцы и к входу приставляет свой член.

– Я не… Ай! – вскрик глохнет, потому что шейх закрывает мне рот поцелуем, одновременно вторгаясь внутрь.

Боль пронзительная и яркая взрывается во мне всеми её оттенкам, и на глаза наворачиваются слёзы, которые так упорно сдерживала до этого. Запрокидываю голову, уворачиваюсь от его губ, но араба это не устраивает, и он, лишая меня возможности двигаться, застывает на несколько секунд.

– Расслабься. Это приятнее, чем кажется сначала, – улыбается мне в губы, со стоном целует и начинает двигаться во мне, уничтожая остатки плевы и моей чести.

Я делаю так, как он говорит – расслабляюсь. Не для того, чтобы угодить шейху, скорее, чтобы облегчить свою участь. Ощущения новые, неизведанные, и между приступами боли, которая в итоге ослабевает, начинают проскальзывать нотки чего-то другого. Чего-то, что не вызывает противоречия и отторжения, несмотря на ситуацию.

Шейх ускоряется, входит теперь глубже, так, что наши тела бьются друг о друга и начинают гореть мышцы. Эль Хамад ускоряет темп, вдавливая меня в постель и больно сминая кожу, а ртом находит мой сосок и принимается его покусывать до тех пор, пока тот не становится острым, словно пика. То же самое проделывает и со вторым. И это как-то странно, совсем не омерзительно, хотя выглядит довольно пошло.

Внизу живота в комок собирается тепло, разгорается там и вспыхивает пламенем, а я хватаю ртом воздух и беспомощно всхлипываю, теряясь от новых ощущений. Боль почти не чувствуется, хотя я предпочла бы сейчас её этому непонятному волнению.

Это несравнимо ни с чем, что я знала раньше. Это как шаг в пропасть, и вот ты уже не на краю, ты падаешь и не знаешь, что ждёт тебя там, внизу. Широко распахнув глаза и рот, теряю связь с реальностью и своим телом, вдыхаю и, запрокинув голову, смотрю в потолок, на котором загадочный рисунок сливается в одно непонятное размытое пятно.

– Вот так. Да. Мне нравится твоя отзывчивость, Райхана. Ты заслужила подарок, – шепчет мне араб, обжигая и без того чувствительную, как никогда, кожу шеи, и обрушивается на неё болезненными поцелуями. Ядовитыми, пронизывающими, прошивающими, испепеляющими.

Он поднимается, вновь возвышаясь надо мной, и, взяв меня за волосы, тянет на себя. Я не сразу прихожу в себя, сначала даже не нахожу сил, чтобы воспротивиться, а когда понимаю, что он собирается делать, уже слишком поздно для сопротивления.

– Нет, не порть такой замечательный секс своим непослушанием. Не к месту сейчас твоя строптивость глупая, – с силой надавливает мне на челюсти, а когда я открываю рот, он спускает туда свою сперму. Машинально сглатываю, а затем начинаю запоздало трепыхаться. Горячие, вязкие капли стекают по подбородку, вниз, к груди, и застывают на сосках, всё ещё ужасно чувствительных, наэлектризованных.

– Ненавижу! – шиплю, упираясь ему в живот, и кажется, будто это не тело, а бетонная стена.