Халхин-Гол. Первая победа Жукова

Склон оказался довольно крутой, люди бежали с заметным усилием. Не было слышно криков «ура», рота наступала молча. Иногда кто-то из бойцов падал, но остальные темп не сбавляли.

Назаренко повернул загорелое лицо к Боровицкому.

– Хорошо рота атакует!

– Хорошо…

Рядом ахнул и упал красноармеец, а Борис отчётливо услышал треск японского пулемёта.

– Сейчас наши заткнут ему пасть. Вася Астахов с фланга заходит. Вон, к траншее приближается.

Что-то сильно ударило Бориса по руке, в которой он сжимал пистолет. Он приостановился, глядя на ТТ, лежавший у ноги. Из пробитой кисти капала кровь. Комиссар понял, что ранен.

– Нельзя останавливаться, убьют, – подтолкнул его Назаренко.

Старший лейтенант сообразил, что Боровицкого зацепило крепко. Повалил его на землю.

– Лежи, Боря. Сейчас санитара пришлю.

– Пистолет дай… Это моё оружие.

– Лежи спокойно. Не нужно тебе оружие.

Рота продолжала атаку. Траншею забрасывал гранатами взвод Василия Астахова. На бруствер взобрался Иван Сорокин, прыгали, обгоняя лейтенанта, остальные красноармейцы третьего взвода. Приближался первый взвод, его вёл Юрий Назаренко.

В третий раз за сегодняшний день начался ближний бой. Оставив на склоне погибших и раненых товарищей, красноармейцы навалились на японцев с безудержной злостью. В этой драке насмерть никто не просил пощады. Выстрелы в упор, удары штыков находили всё новые жертвы с обеих сторон.

Савелий Балакин, как всегда, пробивался к японским офицерам. Спортивно сложенный лейтенант, в портупее и с красными полупогончиками, стрелял из массивного браунинга. Вокруг него сбилась кучка солдат, которые вели беглый огонь из винтовок.

Не слишком умелые стрелки, японские солдаты были сильны в штыковом бою. Офицер уверенно вёл группу, готовую пустить в ход заточенные, как мечи, плоские штыки.

Сержант Балакин, забыв об осторожности, оказался в одиночку среди японцев. Свалил выстрелом солдата и отбил удар. Штык разорвал рукав, Балакин медленно отступал. Ему пришлось бы туго, не подоспей Василий Астахов и несколько красноармейцев. Пули свалили японского лейтенанта, рядом падали его подчинённые. Двое бросились вперёд, выставив штыки, и тоже упали на взрыхлённый влажный песок.

На небольшом уступе японцы разворачивали пулемёт на треноге. Успели дать одну, другую очередь, но взрывы гранат выбили из зажимов массивный ребристый ствол. Уцелевший пулемётчик на секунды застыл и нагнулся за винтовкой. Поднять оружие ему не дали.

Роты уничтожали последние очаги сопротивления. Забросали гранатами блиндаж, откуда звучали выстрелы, добили группу японцев во главе с капитаном. Как трофей достался яркий флаг с изображением красного круга и солнечных лучей.

В горячке боя никто не заметил, как погибла санитарка Люся Гладкова. Она лежала на склоне лицом вниз, вцепившись пальцами в жёсткую траву. Вскоре об этом сообщили Антону Ютову, который сразу кинулся к ней, надеясь, что девушка лишь ранена. Перевернул её на спину, поправил задравшуюся армейскую юбку, попытался закрыть глаза. Сделать это не удалось, тело застыло. Тогда он прикрыл лицо пилоткой. Пуля ударила Люсю в середину груди и прошла навылет. Возможно, она не успела понять, что умирает.

Кто-то потянул Антона за руку. Это был санитар.

– Иди к своим, мы её похороним. Документы тоже заберём.

Через несколько шагов сержант обернулся. Маленькую санитарку грузили на носилки, рука была откинута и продолжала сжимать пучок пожелтевшей травы.

Борис Боровицкий с перебинтованной рукой медленно спускался по склону. Кружилась голова, пульсировала боль в перебитом суставе. Увидел комиссара полка, который спешил к вершине горы в сопровождении политработников.

– Так как, Борис? – на минуту приостановившись, спросил он. – Может, провожатого дать?

– Спасибо, товарищ комиссар. Сам доберусь потихоньку.

– Смело воевал, молодец. А я к Лазареву тороплюсь, его батальон уж наверху.

– Это и мой батальон, – сказал Боровицкий. – Не добежал я с ним до вершины. Кисть перебило, вдруг ампутируют…

– Операция не сложная, – торопливо заговорил полковой комиссар, но Борис не дослушал его.

– Не в этом дело, я не боюсь. Но меня могут списать, а звание остаётся прежнее – старший политрук. Если заслужил, то включите в приказ на присвоение очередного звания, пока я в штате батальона.

– Да, да, – закивал комиссар. – Двое политруков сегодня погибли, теряем товарищей. На южном склоне ещё стрельба идёт.

Слова доносились как сквозь вату. Бориса покачивало, но он держался. Полковой комиссар слишком спешил. Возможно, Боровицкому полагался орден, однако напоминать об этом он не стал, ненужные слова утомляли политрука. Он продолжил свой путь к санчасти.

Наверху полковой комиссар пожал руку комбату Лазареву и старшему лейтенанту Назаренко. Похлопал по плечу Василия Астахова.

– Молодцы! Дрались как надо.

Поглядел на закопчённое лицо юного лейтенанта Вани Сорокина.

– Орёл, парень. Только бы умыться тебе надо.

Политработники из свиты комиссара засмеялись.

Уничтожение окружённой японской армии завершалось, впереди отдых, заслуженные награды. А ниже по склону перекликались санитары.