Халулаец

— То есть как это нет? Вот же, у меня записано: «Центральная кофейня», пятница, восемнадцать ноль ноль... Ольга Белова?

— Я — Ольга Белова.

Я аж вздрогнул. Смотрю, а в соседнем кресле пожилая женщина сидит, в метре от моей Ольги. Здоровая такая, с мужицкой печатью на лице.

— Ты кто, мать?! Откуда тут взялась?

— Я тут с самого начала сижу. Ты мимо меня прошел вот к этой. — Пожилая Ольга ткнула пальцем в молодую Ольгу.

Я перевел глаза.

— Стоп. А ты тогда кто?

Хотел сказать жестко, но сказал мягко, потому что в глазах молодой Ольги плясали чрезвычайно симпатичные искорки.

— Я тоже Ольга. Но не Белова, а Гуляева. Я на собеседование пришла. Промоутером устраиваться.

— Ладно, — кивнул я. — А кто из вас мужа-то убил?

Старая Ольга откашлялась.

— Мужа убила я.

— Хорошо. То есть не в том смысле хорошо, что убила, а в том, что разобрались.

Тут встряла молодая Ольга:

— Я за вас, конечно, рада. Но где мой работодатель?

— Понятия не имею, молодая Ольга. Я — интервьюер. Интервью беру. Вот щас у старой Ольги брать буду.

— Ты меня только что старой назвал?!

— Я это вслух сказал? Пардоньте. Про себя хотел.

— Ты правда думаешь, что я молодая?

— А какая же ты еще?

— Ну, мне уже двадцать пять...

И улыбнулась. С ямочками. Чертенок. А при мне нельзя с ямочками улыбаться. Когда такие создания при мне с ямочками улыбаются, я жениться могу. Три раза уже женился по этому поводу. И разводился тоже. Химия, ничего не поделать.

Здесь старая Ольга не выдержала. Вскочила и холодно так:

— С меня хватит. Я ухожу. До свиданья.

— А как же интервью?

— Не будет никакого интервью.

— Но почему?

— Потому что вы очень сильно напоминаете мне моего бывшего мужа.

И старая Ольга ушла. А молодая Ольга осталась. И как я старую не заметил, до сих пор ума не приложу.

О любви и дружбе

Вера Мокрушина переехала в Петербург из Перми, чтобы стать актрисой, а стала Екатериной Великой. Вера думала жить на Лиговском. Думала она жить и на Достоевского. На деле Вера жила в деревне Новое Девяткино, откуда до метро двадцать минут пешком. Каждое утро, приехав на работу, она впихивала белое сдобное тело в корсет и вальяжно шла к Казанскому собору, чтобы фотографироваться с туристами.

Вера не была дурой. Еще два года назад она зачитывалась Быковым, слушала джаз и легко могла отличить пошлое от непошлого. Однако ходить в костюме Екатерины и предлагать себя людям возле Казанского собора — это не то же самое, что предлагать себя на фоне Перми. В Петербурге и без унизительной работы чувствуешь себя пришибленным, а когда еще профессия вступает в резонанс с общим величием города, делается совсем паршиво. Вера портила атмосферу и прекрасно это понимала. Чтобы понимать это менее отчетливо, она стала прикладываться к бутылке.

Прикладывался к бутылке и Петр Первый. Он был длинным сорокалетним саратовцем Алексеем Воробьевым. Его выгнали из ТЮЗа, потому что он даже для ТЮЗа много пил. Алексей работал Петром Первым уже семь лет. В основном он работал изможденным Петром Первым, только-только вернувшимся с верфи. У Алексея были большие карие глаза, в которых плескалась такая грусть, будто всех его Гатчинских солдатиков перебили. Вера была в него влюблена. Вера вообще отличалась влюбчивостью. Она была чувственной и горячей, а в постели ведь только это имеет значение. В постели не важно, что ты мечтала о подмостках, а теперь шляешься по Питеру в прикиде Екатерины.

Обычно Вера легко укладывала самцов в постель, однако с Петром, то есть Алексеем, вышла заминка. Вера и так и сяк, а он говорит и говорит, а руками ничего не делает. Вера от этого еще больше его хотела. А Петр не то чтобы ее не хотел... У него был кризис сексуальной самоидентичности.

Вместе с Петром и Екатериной к туристам приставала жизнерадостная поролоновая зебра. В костюме зебры находился двадцатилетний эфиоп Джамал Саглимбени. Он приехал в Петербург учиться, а зеброй подрабатывал по выходным. После работы Алексей мылся в душе с Джамалом. То есть Джамал мылся в соседнем отсеке, но Алексей мог его наблюдать. И наблюдал. «Морская пена на эбоните. Мускулы. Пропорции. Гибкая лоза. Боже мой!» Конечно, Петр не сразу стал думать такими пассажами. Просто однажды он мастурбировал перед ноутбуком и вдруг закрыл глаза, а перед внутренним взором Джамал, которого он целует, гладит и берет прямо в душе. Это видение пронзило Алексея насквозь. Он кончил как буйвол. Без сил повалился на кровать. Задрожал листочком. С того дня он стал мастурбировать без ноутбука. Никакая порнография не могла сравниться с образом Джамала.

Естественно, Алексей и Джамал подружились. Петр как бы взял над ним шефство. Постоянно его касался. То по плечу потреплет, то волосы взъерошит, то по заднице хлопнет. А один раз даже в щеку поцеловал. Приник и отникнуть не мог. Иногда он думал, что Джамал догадывается о его чувствах. Во всяком случае, Алексей поймал на себе пару странных взглядов. В остальном Джамал был улыбчивым эфиопским парнем, который говорил по-русски с пятого на десятое. Петр помогал ему учить язык. Это была одна из видимых причин их внерабочего общения — язык.