Хам и хамелеоны. Том 1

— Надо ж, как изменился-то! После больниц у всех глаза становятся какие-то… как будто вас там гипнотизируют с утра до вечера, — Голованов внимательно оглядел Петра. — Нет, ей-богу, чего ты такой расстроенный-то?

— Всё нормально, — заверил Рябцев. — Рад, что вернулся, вот и всё.

— Да, дожили… Не дома, зато среди своих, — подбодрил Голованов и, шумно выдохнув, не без удовольствия осушил протянутый ему Григорием пластиковый стаканчик с водкой.

Майор принялся рассказывать о том, какой переполох поднялся в бригаде, когда стало известно, что есть приказ о возвращении Рябцева в батальон.

Петр и без того догадывался, что не всё прошло гладко, но подробности слышал впервые. Голованов, не закусывая, опрокинул еще стаканчик и, на глазах хмелея, стал упрекать капитана за то, что, проведя дома два месяца — огромный по армейским меркам срок, иногда и не доживешь… — он не спешит рассказывать о поездке. В глубине души майор немного недоумевал: зачем Рябцеву понадобилось возвращаться? К фанатам покорения Кавказа капитан не относился. Где искать таких героев? Люди были измучены, и абсолютно все только и мечтали о том, чтобы оказаться на месте капитана: получить нетяжелое ранение и отправиться домой…

Капитан Веселинов, рослый здоровяк из третьей роты, вместе с которым Рябцеву предстояло ехать утром в первый после госпиталя рейд, сидел на другом конце стола и, сгибаясь пополам от хохота, хлопал по плечу то одного, то другого здоровенного прапора. Поймав на себе взгляд Рябцева, Веселинов помахал ему рукой и стал рассказывать анекдот:

— Приходит, значит, грузин к другу и спрашивает: «Слышь, Гога, а ты помидоры любишь?» Гога сначала не понял. А потом аж обалдел от такого вопроса. Думал Гога, думал и говорит: «Есть люблю. А если так, нэ очень…»

После секундного затишья раздался взрыв хохота. Качая головой, Григорий Бурбеза с хрустом умял соленый огурец и занялся новой бутылкой. Скрутив пробку, он щедро подлил водки себе в чашку, а Рябцеву плеснул совсем немного, буквально на донышко, зная, что капитан редко выпивал больше пятидесяти грамм.

Из-за утреннего выезда Рябцев хотел лечь пораньше. Григорию, уже принявшему свою дежурную дозу, тоже не хотелось сидеть в дыму и духоте. Они вместе вышли на улицу.

Старший прапорщик обитал в каптерке в конце полуподвального помещения казармы, нижний этаж которой уже привели в жилое состояние. Рябцев предложил зайти на чай в отведенное ему с четырьмя другими офицерами помещение.

В комнате с низкими кроватями окна были наглухо запечатаны кусками рубероида, а вдоль стен громоздились стеллажи из ящиков. Молодой лейтенант из новеньких, прибывших в декабре, облаченный в камуфляжные штаны и тельняшку, подбрасывал в топку дрова. Веселинов, тоже уже вернувшийся с командирского сабантуя, расположился вместе с ротным на ящиках от мин и обучал компанию преферансу.

Лейтенант Островень, дежуривший у печки, предложил вошедшим свой уже заваренный чай и принес чайник с кипятком, а сам ушел к картежникам. Сеанс обучения то и дело прерывался беззлобной перебранкой. Веселинов поносил то ротного, то лейтенанта.

— Я слышал, вы с ним завтра едете? — прапорщик кивнул в сторону Веселинова.

— Вместе, но в разные стороны…

— Спокойно там, ты не переживай, — подбодрил Бурбеза. — Месяц назад в пещере ящики нашли… Автоматы, рожки… А так всё спокойно. Не ходит никто по той дороге. Там ведь крюк большой получается. Это нашим на Ханкале галочку хочется поставить — мол, прошли, прочесали. Вот и гоняют. Всё пройдет как по маслу…

Прапорщик разлил по кружкам чай.

— Сахара сколько тебе? — спросил он.

— Ложку.

— А я четыре насыпаю, — ухмыляясь, Бурбеза действительно отмерил себе полные четыре ложки. — Говорят, дураки и сироты много сахара в чай сыплют. Дураки — по глупости, а сироты — чтобы жизнь горькой не казалась.

Из угла подвала, где играли в карты, опять понеслась ругань.

— Что ж за кочан-то у тебя, а, лейтенант? Я ж тебе объяснял сто раз уже: не можешь ты ходить с туза! Не можешь! — поучал Веселинов.

Компания затихла, все сообща что-то высчитывали, а затем вновь приступили к раздаче карт. Недовольное шипение капитана периодически нарушало ход игры…

Постепенно разговор за карточным столом перешел на темы повседневной армейской жизни.

— Что творится, что творится… Очистим район, а завтра там опять дым коромыслом. Отбомбят высоту, костьми народ ложится — опять откат! И через месяц снова ее брать? Зубами вгрызаться в землю? — горячился Веселинов. — Да на кой черт? Никакой логики! Никакой! На хрена нам это всё, спрашивается…

— Так это на любой войне, Петрович! Война видна с высоты, с генеральского места. Когда в окопе сидишь — ни хрена не видно.

— Ты-то откуда знаешь? Ты на скольких войнах уже побывал?.. Во трепло! — ворчал Веселинов.