Хамнет

Вдруг актер на сцене заговорил о какой-то странности, жутком видении, и страшное осознание начало проникать в нее. Чего же там ждут эти мужчины, что обсуждают, ожидая какого-то духа, какого-то призрака. Они ждут и одновременно страшатся его появления.

Замерев от напряжения, она вслушивалась в слова, следила за действиями загадочных персонажей. Она скрестила на груди руки, чтобы никто из окружающих не мог отвлечь ее случайным толчком или даже легким касанием. Она осознала, что должна быть предельно внимательной. Ей не хотелось пропустить ни слова, ни звука.

Когда появился призрак, по залу пронесся испуганный вздох. Агнес даже не вздрогнула. Она пристально взирала на призрака. Весь закованный в латы, с опущенным забралом шлема, на плечи, скрывая стать, наброшен плащ, вроде савана. Она уже не слушала дурацких угроз и жалоб испуганных актеров на крепостной стене замка. Прикрыв веки, она напряженно следила за самим призраком.

Она не сводила с призрака пристального взгляда: оценивая его рост, манеру движений, взмах руки и особенно форму его пальцев, а также разворот плеч. Когда он поднял забрало, она вовсе не удивилась, узнав мужа, а лишь осознала, что получила полное подтверждение своих мыслей. Его лицо покрывали белила, борода стала дымчато-седой; он оделся в доспехи и шлем, словно собрался на битву, однако странному наряду вовсе не удалось обмануть ее. Она точно знала, кто скрывается под этими доспехами, под этой маской.

«Итак, дождались, — подумала она, — вот и вы собственной персоной. Что же вы задумали?»

Ее мысли, казалось, передались ему, перелетев через ряды зрителей — поскольку теперь, бросая какие-то грозные слова и предупреждения мужчинам на зубчатой стене, — призрак резко повернул голову. Забрало шлема уже открылось, и его глаза вглядывались в лица зрителей.

«Да, я здесь, — мысленно крикнула ему Агнес, — и что же будет дальше?»

Призрак удалился. Видимо, он не нашел того, кого искал. По залу пронесся разочарованный ропот. Актеры на сцене продолжали бесконечные разговоры. Агнес нервно поерзала, привстала на цыпочки, раздумывая, скоро ли вернется призрак. Ей хотелось постоянно видеть его, хотелось, чтобы он вернулся, хотелось, чтобы он объяснил, зачем же написал эту пьесу.

Склонившись в сторону, где ей не загораживала сцену голова и плечи сидевшего впереди мужчины, она случайно наступила на ногу своей соседки. Женщина тихо ойкнула и дернулась в сторону, отчего малыш на ее плечах уронил свою баранью косточку. Агнес извинилась, успокаивающе взяв женщину за локоть, и нагнулась, чтобы поднять косточку, как вдруг со сцены донеслось слово, заставившее ее так резко выпрямиться, что кость опять выскользнула из ее пальцев.

— Гамлет, — произнес один из актеров.

Это имя прозвучало для нее так же ясно и звучно, как удар отдаленного колокола.

— Гамлет… — опять воскликнул кто-то.

Агнес, кусая губы от волнения, наконец почувствовала на языке вкус собственной крови. Она крепко сцепила руки.

А на сцене продолжали твердить его имя, все эти актеры перебрасывались им, словно какой-то фишкой в игре. Гамлет, Гамлет, Гамлет… Казалось, оно имело отношение к этому призраку, к ходящему мертвецу, принявшему облик призрака.

Агнес не могла понять, почему ей приходится слышать это имя из уст людей, которых она не знала и никогда не узнает, почему они твердят его для какого-то старого покойного короля. Зачем ее мужу понадобилось использовать его? Почему он притворился, что это имя для него значило не больше, чем своеобразный набор букв? Как он мог украсть это имя, лишить его всего того, что оно воплощало, отбросив все то, что оно когда-то вмещало в себя? Как мог он взять свое перо и написать его на бумаге, разрушив связь этого имени с их сыном? Бессмысленность какая-то. Это пронзало ей сердце, опустошало душу, грозило разорвать ее на части, потерять саму себя, опять потерять сына и мужа и все то, что было между ними общего, все то, чем они были друг для друга. Ей вдруг вспомнились те ужасные головы на мосту с обнаженными зубами, уязвимыми шеями, с застывшим выражением страха, вспомнились с таким ужасом, словно она стала одной из них. Она чувствовала, как внизу тихо журчала река, как раскачивались на ветру их бестелесные головы, слышала их безголосые и бесполезные стенания.

Она должна уйти. Она покинет этот зал. Найдет Бартоломью, сядет на изнуренную лошадь, вернется в Стратфорд и напишет мужу письмо, сообщив: «Не приезжайте домой, никогда больше не возвращайтесь, живите в своем Лондоне, наша семейная жизнь закончилась». Она увидела все, что нужно. Именно этого она и боялась: он воспользовался самым святым и любимым из имен, смешал его с кучей посторонних слов ради какого-то театрального зрелища.