…Через неделю она проснулась от того, что ее рот был заполнен слюной. Словно она уснула, не проглотив выпитую на ночь воду. И Лада понимала, что еще секунда и ей некуда будет деваться. Когда вышла из ванной, выполоскав чем-то охлаждающим рот – ей отчетливо запахло цветами. Пахло сиренью, ирисами и лилиями где-то со стороны книжной полки. И она, как охотничья собака, пошла на запах. И стала выбрасывать все книги на пол, нюхать страницы, трясти их как полотняные дорожки, пока не наткнулась на старый учебник по общей психологии Петрова. В нем она нашла засушенные цветы, которые Димка приносил ей на свидания.
Запахи стали появляться из ниоткуда и заполнять собой все. Пахло снегом от спрятанной на зиму шубы. Пахло радугой от зонта, который когда-то имел модную расцветку. До сих пор пахло клеем от слоника, которому Димка несколько лет назад приклеил хвост. Пахло ванилью, которую она никогда не держала в доме. Димка ее не переносил. А когда она стала, как ищейка, ее искать – в подвесном шкафчике обнаружилась одна стомиллионная доля грамма. Один кристаллик, который доминировал над всем остальным.
А к общепринятым, любимым всеми запахам вдруг стала равнодушной. Ни свежеиспеченный хлеб, ни кофе, ни скошенная трава больше ее не трогали. Она, как верблюд, реагировала на сигареты «Camel», как собака – на анис и как кошка – на мяту.
Однажды она услышала запах свежих огурцов в подъезде и по следу дошла до консьержки.
– Мария Петровна, это у вас так вкусно пахнет огурцами?
Мария Петровна испуганно посмотрела на Ладу и недоверчиво ответила:
– Что вы, Ладушка. Ими уже не может пахнуть. Я их здесь ела позавчера. Мне кума Люба принесла. Помните мою куму Любу, из Бритовки?…
А потом изменились вкусы. Она ела лук, и он был вкуснее яблока. И она вспомнила израильский перец… С виду обычный перец стрюк. Но внутри – сладкий, как конфета, и совсем без семечек. Он так и назывался – «Не верь своим глазам». Ей все время хотелось помидор «Черная галактика», в котором набор помидорных и черничных витаминов. И красных лимонов, и арбузов, рассчитанных на одного человека, и поэтому весом 500 граммов.
А потом на плечах и груди расползлись «паучьи вены». И кожа вокруг сосков стала бордовой. И она заподозрила, что беременна. И услышала голос. Она еще не совсем понимала, кому он принадлежит.
– Это не ты так ощущаешь. Это слышу и чувствую я, а потом тебе передаю. Со временем, в момент рождения я все растеряю: знание Торы, обостренное обоняние, понимание вечности. Поэтому наслаждайся. Ведь у нас с тобой справедливый обмен. Ты даешь мне кров, еду и питье. Я тебе – истинное восприятие мира.
Это говорил малыш, у которого только наметились крошечные углубления, там, где вскоре появятся глаза, рот и уши…
Через неделю у Лады больше не было сомнений. Она была впервые беременна. То ли ее не гибкое к деторождению тело вдруг как-то по-особому отреагировало на стресс и стало тянуть в себя. Тянуть все: простуды, головную боль, высокое давление, прыгающую и щелкающую хвостами сперму.
Ладе казалось, что она дурнеет с каждым днем и покрывается несмываемыми пигментными пятнами. Она ела натощак орехи и запивала их минеральной водой, чтобы тошнота отступила хотя бы на пять минут. Дойти до душа… До балкона… Дожить до обеда. Она рассматривала свои ноги, и ее шатало от варикоза. От того, что на ногах вздулись, как канаты, вены. Она надевала марокканское платье, гасила свет в гостиной и садилась перед невключенным телевизором. И была счастлива в своем несчастье. И приходила в восторг от того, что у нее внутри бьются целых два сердца. Смотрела на шевеление крохотной предпыли, которая сформируется к завтра. Обязательно дозреет и станет настоящей пылью. И стала играть в игру. Смотреть в пустую плазму и представлять в ней кино. Свое. Авторское. В тот вечер оно было о ребенке.
Ей показалось, что у него рыбья мордашка с тупыми беспомощными культяшками. Именно таким двухмесячный плод ей запомнился на стенде в женской консультации. У него еще вместо рта была обычная розовая полоска.
А потом внутри что-то защелкало. Словно клаксон в велосипеде. Она положила руку на еще неоформленный живот и поняла, что малыш хочет выйти с ней на связь. Пытается что-то сказать. И сперва это было нечто смутное…
– Выйди из мозга… Из логики и здравого ума. Соскользни с извилин и настройся на меня. Настройся сердцем. Настройся маткой.
– Что ты хочешь?
Малыш засмеялся своим беззубым ртом и потянулся, чтобы почесать свою спинку. Но еще и спинки как таковой не было. А потом он шепотом, словно большую тайну, произнес:
– Я девочка…
– Как тебя зовут?
– Елизавета.
У Лады подступили к глазам чувства.
– А я твоя мама.
– Да знаю. Сама тебя выбрала.
– Какая ты?
– У меня уже есть хрусталики глаз.
– И ты видишь?
– Я вижу с первой секунды. Пойдем завтра в «Кофе Хауз». Так хочется лимонной слойки. И надень свое новое платье для беременных.
– Да вроде рано еще.
– Уже пора. Меня стала давить твоя юбка-карандаш.
И они стали дружить. И Лада поняла, что ей больше никто не нужен. Они вместе ходили в кино смотреть «Милый друг», снятый по роману Ги де Мопассана и «Транс» Денни Бойла. На последнем Лиза уснула, зная наперед о разорванной голове. Бегали в гомеопатическую аптеку за Нукс Вомикой, когда прихватывала изжога. Вдвоем, придерживая друг друга за локти, гуляли по Андреевскому спуску в весенние заморозки и пили грог, извиняясь за высокие градусы. Вечерами читали сказки вслух. Лиза любила «Рапунцель», а Лада – русские народные, особенно «Гуси-лебеди». Утром спорили, кому первее нужно в ванну, и старались не дышать, переживая, что несвежее дыхание. Выбирали духи в Brocard и браслеты в Accessorize. Покупали сумки в Parfois и плащ в Orsay. Жизнь стала объемной…
А потом у Лады вдруг напухли ладони. И ей все время хотелось что-то трогать: траву в зеленом оперенье, холодное стекло, хранящее энергию сока, махровое полотенце, теплое от батареи. Ей хотелось гладить розовые щеки редиса, яблоневые цветы, продрогшие с ночи, свое новое шелковое платье и желтую шапку одуванчика. Она даже не подозревала, что эти процессы происходят не у нее, а у ее недавно зачатого ребенка. И что как раз идет развитие чувствительности подушечек пальцев…