Хан Ядыгар, ближник Ивана Грозного

Видит Бог, я даже представить себе не мог, с какими трудностями столкнусь при изготовлении этого небольшого металлического устройства – ударного кремневого механизма для нового мушкета. Из четверки притащенных кузнецов один умел ковать лишь подковы, второй чуть больше. Третий, мордастый детина с рваном армяке вообще оказался лишь подмастерье, которому доверяли лишь махать молотом. Последний же кузнец, дедок божий одуванчик, надувая щеки, долго рассматривал кусок моей бересты с рисунками деталей у мушкетного замка. Он так и эдак его вертел, что-то в нем ковырял грязным ногтем, пока, наконец, не изрек, что это слишком тонкая работа. Словом, пришлось всех четверых отправить ковать длинные штыки и подставки для мушкетов. На большее, по всей видимости, они оказались не способными.

Парочка же притулившихся с самого боку мужичков весьма доходного вида, старавшийся не привлекать ни чьего внимания, оказались для меня самым настоящим подарком. Это были двое довольно похожих друг на друга толстячков с небольшими, но увесистыми мешочками. О том, что эта парочка, именно те, кто мне нужен, я убедился, когда увидел содержимое их котомок.

– Нормально…, – только смог я выдавить, при виде толи средневекового кожаного организатора, толи пенала с кучей кармашков, битком набитых миниатюрными инструментами самых разных форм и размеров. – Хм, как это вас царь с боярами просмотрели? Да, вас похолопить, а потом состояние можно делать…

В ответ на мой вырвавшийся вопрос, оба мужичка поведали мне грустную, но довольно типичную для этого времени, историю. Это были главы двух еврейских семейств, бежавших от религиозного преследования аж с далекой Испании. Надеясь ювелирным делом прокормить свои семьи, оба исколесили едва ли не всю Европу. Однако, почти всюду, где они останавливалась, с ними повторялась одна и та же история: сначала много посулов-обещаний, а потом их всех выбрасывали из города в одном белье. В конце концом пару лет назад они сумели добраться до Казанского ханства, где и решили осесть. Когда же началась война, они переоделись в нищих и попытались затеряться среди остальных погорельцев.

– Да-а, помотало вас, – протянул я, заинтересовано разглядывая ювелиров; не воспользоваться их тяжелой ситуацией, я просто не мог. – Я хан Ядыгар и сейчас могу для вас и ваших семей стать или ярлыком или на сытую и спокойную жизнь или на жизнь, полную унижений и боли. Там сейчас сотни царских ратников рыщут в поисках добычи и пленников. И их вряд ли обманут ваши рубища. Словом, похолопят вас с семьями и продадут какому-нибудь боярину, у которого будете за кусок хлеба и воду горбатиться всю жизнь. Хотя может вам и повезет…

Заголосив во весь голос, оба ювелира распластались на полу и попытались вцепиться в мои сапоги. Пришлось поднимать их и приводить в чувство. Хотя для последнего оказалось достаточным лишь рассыпать перед ними горсть золотых, на которые они тут же завороженно уставились.

– Без всяких вопросов сделаете то, что скажу, получите по сотне золотых монет на каждого. Потом каждого с семьей отправлю туда, куда захотите, – к той кучке монет я добавил еще горсть, эффектно раскинув небольшие золотистые кругляшки. – Решайте.

Их выбор был очевиден… и уже через мгновение к моим услугам была два опытных ювелира с огромным набором инструментов и, главное, сильным желанием работать, что сказалось сразу же. Мне достаточно было показать мои чертежи, как в нарисованных деталях сразу же были опознаны части замка для оружия. Причем один из них даже предложил кое-что поправить в механизме, чтобы повысить его надежность.

Благодаря припрятанным во время осады ценностям из ханской казны я без особых проблем решал все возникающие вопросы. Надо особый горн с хитрым поддувом, Иса с пыхтением его уже тащит; требуется настоящая сталь, в шатер уже несут обломки чьих-то клинков; нужны куски кремня для замка, за пару монет перед шатром выросла целая горка этого камня. Единственным, чего не могли решить деньги, оставалось лишь стремительно убывающее время…

Ближе к вечеру, когда я, падая от усталости, брел по грязной жиже лагеря в свой шатер, на встречу мне, словно специально, попалась кавалькада всадников, разодетых в пух и прах, радостно гогочущих и пьяных. Во главе них на гарцующем жеребце, лапающим расхристанную молодуху, гордым гоголем выступал мой недруг – князь Курбский. Довольный собой, в кольчуге тонкого плетения, с небрежно наброшенным на плечи плащом из переливающихся серебром песцов, он окатил меня таким презрительным взглядом, что, каюсь, едва зубами не заскрипел от жалости к себе и бессилия.

– Аполлон, мать его, Бельведерский! Кусок блестящего говна! – вломился я в шатер, одновременно кидая на покрытый соломой земляной пол промокший шерстяной плащ; потом туда же полетели и мокрые, покрытые толстым сломе грязи, сапоги. – Совсем меня уже списал! Почти закопал, падла!

Мотаясь в шатре, как загнанный в клетке зверь, я снова и снова прокручивал в голове эту картинку с сияющим князем, который буквально источал превосходство и довольство собой.