Хан с лицом странника

— Есть, есть. Всяких в достатке, которых пой да корми, а своим не зови. Только как их узнать, распознать, то главный вопрос. Потому теперича будем мы к себе принимать лишь тех, кто царя почитает наипервее отца, матери, как Господа Бога. А повелит государь, так и отца выдаст с головой, коль тот замыслил худое дело супротив него.

— Негоже так-то детям против отцов своих идти. Такого в Писании нет. Не по-христиански деется. Почитай отца и мать свою…

— Думаешь, я из агарян и Писания святого в руки не брал? Только писано там, что царь — от Бога и наместник его на земле. А как Господь Авраама испытывал, заставив принести в жертву любимого сына Исаака? И ведь не ослушался тот и руку уже занес, да ангел остановил. Или нет того в Писании?

— Как нет… Само собой, именно так и описано. Так ведь, про отца, а не про сына, — не унимался Строганов.

— Тьфу! Ну и упрямец ты, Аникий, я тебе говорю стрижено, а ты мне — брито! Пойду я в таком случае, коль ты Писание лучше меня знаешь. Сиди тут и разбирайся сам Чего доброго, когда царь тебя к себе призовет, начнешь и его уму разуму учить.

— Да успокойся ты, Алексей Данилович, присядь, — вцепился Строганов в руку Басманова, — слова боле не вымолвлю. Уж я ли его не почитаю пуще отца родного. Да, совсем забыл, я же тебе подарок привез. Лисиц черно-бурых на шапку. Как в Москву вернемся, так и вручу за науку и за дружбу нашу.

Басманов криво усмехнулся, поняв куда клонит хитрый собеседник его, но вслух сказал.

— И не знаю, когда в Москву обратно поедем, то от государя одного зависит. Как он решит. Но за подарок, все одно, спасибо тебе. Ценю дружбу. А сейчас удоволю твою волю, объясню как государю преданность свою выказать. Станет он полк набирать особый, а ему и припасы, и многое чего нужно. Ты уж не поскупись и поставь чего сможешь: товары ли, соль свою возов несколько. Все сгодится, сложится. Вот преданность свою и выкажешь.

— Невелики доходы мои, как иные думают, — поскреб в бороде Аникий, — ране метла резко мела, а обилась, притупилась. Басурманы житья второе лето не дают. И где на них управу найти? Воевода Чердынский за свою вожжу тянет, глазом на мои варницы косит. Рук на все про все не хватает. Не знаю, как и быть.

— Одной рукой узла не завяжешь. Бери помощников себе добрых, чтоб было на кого положиться. В работники беглых принимай, но только я тебе того не говорил, не советовал. Показывай их как вольных. В тех лесах куда убежишь? А про воеводу Чердынского потолкую с государем, положись на меня.

— Воинских людей бы мне испросить для защиты…

— Про то забудь. Воюем чуть ли не на четыре стороны света. Сам знаешь. А чего тебе плакаться? Вон, какие богатыри у тебя на службе, — указал Басманов на сидевшего молча Едигира, — с ними кого опасаться?

— Мои заботы кто поймет, — тяжело вздохнул Строганов.

— Это точно. Сунулся Еремушка к семи чертям. Коль назвался груздем, то полезай в кузов. День к ночи клонится, а человек к заботам. Ладно, не проспите к заутрене. Царь велит затемно еще звонить и сам приглядывает, кто на службу идет, — говорил Басманов, вставая, перекрестившись широко и размашисто, — а про тебя, молодец, непременно государю доложу

— Ну, а ты, Василий, чего из наших разговоров понял? — спросил Строганов, когда они остались одни.

— Понял, что царь на службу зовет, — ответил тот.

— И пойдешь?

— Не знаю. Думать надо.

— Ну ты подумай, подумай. Только и обо мне не забудь, когда твой час придет.

* * *

Еще не начало светать, когда Едигира разбудил тугой, тревожный звон колокола. Мерные удары, следующие один за другим почти без перерыва, вдруг затихли и более низкий, протяжный удар, как бы завершая начатое, сказал последнее слово, созывая народ к заутрене.

Поднялись и Богдан с Герасимом, начали торопливо одеваться. Послышались голоса в других комнатах, где так же ночевали приезжие не знакомые им люди. Видно всем было сообщено об обязанности появления на службе. Едигир натянул сапоги и спросил

— Царь тоже будет?

— На службе? — переспросил Герасим, уже успевший собраться. — Да он мне не докладывал чего-то. Но, думаю, обязательно будет. Подойдет и спросит: "Где тут Василий, что с Сибири приехал? Покажите мне его!" Обязательно тебя спросит, — поддразнил Богдан товарища.

— Зачем так говоришь? — без обиды спросил тот. — Вчера мне один добрый человек на службу к царю предложил идти.

— Да что ты говоришь? — сделал изумленный вид Богдан. — Так ты теперь у нас при царе, значит, служить будешь? Силен! А нас познакомишь с царем-батюшкой?

Едигир понял, наконец, что над ним в открытую смеются. Не умея найти нужных слов для ответа, первым пошел к двери, зацепив на ходу широким плечом Богдана, да так, что тот отлетел на лавку. Герасим, стоявший в стороне, захохотал и урезонил брата:

— Чего ты цепляешься к нему? Ну, чего? Он тебя не трогает и ты не замай.

— Да я чего… И пошутить теперича нельзя, — Богдан потер ушибленное плечо, — у-у-у, медведь!