Хан Узбек. Между империей и исламом

Парадигма, заданная средневековыми мусульманскими историками, обладает завораживающей силой. Кажется, никто из исследователей не решился выйти за рамки воображаемой реальности. Вот размышления востоковеда А. Ю. Якубовского: «Согласно большинству источников, Токта не был мусульманином, а придерживался язычества, по-видимому, был буддистом, что не мешало ему проводить покровительственную политику в отношении мусульман»[17]. Такое расхождение смыслов будет неизбежным, если оценивать политику монгольских правителей в лексике ислама. Почему бы не назвать вещи своими именами: Токта следовал имперской политике веротерпимости, которая самым невероятным образом искажалась в мусульманских текстах. Их пересказ порождает диковинные конструкции: язычник, покровительствующий мусульманам.

Так каковы же были религиозные предпочтения монгольского хана, правившего Улусом Джучи более двадцати лет? У исследователей, которые видят в монгольских ханах, почитавших Небо, язычников, есть твердый ответ на поставленный вопрос: «Такта был шаманистом, покровительствовал колдунам и ламам, но "уважал более других мусульман"»[18]. Это некритичный пересказ источников, без понимания существа дела, ибо у ал-Бирзали сказано, что Токта поклонялся идолам. Так мусульмане обозначали буддистов[19]. Незнание этого обстоятельства или нежелание признать этот факт порождают фантасмагорическую картину. Улусом Джучи правит полу-шаман. За этой концепцией стоит определенная идеологическая программа: показать превосходство ислама над некой традиционной религией монголов. Парадокс в том, что ислам столкнулся не с шаманами, а с монгольской имперской доктриной Вечного Синего Неба. Но в том-то и дело, что столкновения не произошло. Монголы были заведомо убеждены в превосходстве своей властной доктрины, их неотразимым аргументом были военные победы; а где победы, там трофеи и невольницы^{4}. Монголы не вели религиозных войн, Тенгри не сражался с Аллахом. Эти символы воплощали два универсальных принципа, и в силу своей универсальности взаимно игнорировали друг друга. В мусульманских источниках нет внятного изложения монгольской имперской доктрины власти. Монгольский хан — избранник Неба, для мусульман был просто неверным. Расхождение идеологических конструктов порождает параллельные реальности. В худшем варианте они выглядят следующим образом: «Токта, во время правления которого был низвергнут способствовавший череде политических неурядиц Ногай, на протяжении всего правления Золотой Ордой остался верным шаманской вере»[20]. Выражение — следовать шаманской вере — неверно по существу и бессмысленно по содержанию. Говорить о шаманской вере означает применять к некой системе представлений понятийный аппарат иной системы, в данном случае, ислама. Ни к чему, кроме недоразумений, это не приведет. Есть шаманы, но нет шаманской религии^{5}. А на вопрос, кем же был Токта, следует дать простой ответ: Токта был Чингизидом. Религией монгольского хана была власть. Он был реальным политиком. Ближайшее его окружение составляли буддисты. На подвластных ему территориях жили мусульманские и христианские общины. Им была предоставлена свобода вероисповедания, что вело только к конфессиональным конфликтам. Кочевая монгольская аристократия по определению не могла быть мусульманской. Не имелось ни внешних причин, ни внутренней мотивации к отказу от имперских ценностей, на страже которых стояла Яса.

В историографии сложилась тупиковая ситуация, выход из которой предложили два исследователя, П. Н. Петров и К. 3. Ускенбай. Отметив условный характер письменных источников, они обратились к монетному материалу с целью ответить на вопрос о вероисповедании хана Токты[21]. Это интересное исследование исходит, на мой взгляд, из ложной установки: монгольский хан непременно должен быть или мусульманином, или христианином или буддистом. Почему он не мог оставаться просто ханом, или в терминологии писцов Сартака — «монголом»? Монгольская концепция власти авторами во внимание не принимается; собственно, она не принимается во внимание и ни в одной из статей, которые цитируются в их исследовании. Между тем, именно имперская концепция власти, предусматривавшая универсальность (в религиозном плане) монгольского правителя, дает ответ на вопрос: кем был Токта. Он был потомком Чингис-хана, и, следовательно, имел право на власть. Вопрос о выборе веры для него не стоял. Замечу также, что ни перед одним из китайских императоров никогда не стояла проблема выбора веры[22]. В этом отношении монгольский имперский проект был сродни китайскому. Существенное различие заключалось в том, что при монгольских дворах наблюдалось удивительное разнообразие религиозных групп. Двор Токты не был исключением (см. далее фрагмент из книги Д. Де Вииза, где говорится о францисканцах, крестивших царевичей из окружения Токты).