Хан Узбек. Между империей и исламом

Согласно официальной идеологической доктрине монголов, власть Чингис-хану дарована священным Небом. Источник же политической власти членов «золотого рода» — генеалогия, а именно: их принадлежность к прямым потомкам Чингис-хана по мужской линии. Это понимал Марко Поло: «Только тот, кто происходит по прямой линии от Чингис-хана, может быть государем всех татар» (Марко Поло, с. 99). В 1276 г. ильхан Абага отправил угрожающее послание мамлюкскому султану Байбарсу ал-Бундукдари: «Вы внезапно, как воры нападаете на моих караульных и дорожную стражу и небольшое число [их] убиваете, а когда весть доходит до нас и мы садимся [на коня], чтобы вас отразить, вы по-воровски обращаетесь в бегство. Ежели вы решили противостоять и сразиться, то выходите в поле как мужи и стойте стойко. <…> А ежели ты так и не выйдешь, то в начале зимы у моего войска твердое решение сразиться с вами, и во всяком случае, когда огонь нашего гнева доберется до Сирии, он дотла спалит у вас сырое и сухое, ибо древний бог отдал страны мира Чингиз-хану и его потомкам, а непокорных вождей привел в ярмо повиновения нам. Каждого, кто воспротивится избраннику счастья, того постигнет несчастье» (Рашид-ад-дин. Т. III. С. 89). О каком древнем боге толкует Абага?

Нуждались ли ильханы в иранском наследстве? Требовалась ли чингизидской генеалогии подпорка или поддержка в лице мифических иранских царей? Судя по посланию Абага, очевидным образом нет, но показательно и другое, в иранской политической мифологии ильханы обрели черты древних царей. Это проблема иранской, а не монгольской культуры. Аналогичным образом в древнерусской политической мифологии царский титул с византийского императора был перенесен на золотоордынских ханов[138]. Ханы за это не несут никакой ответственности, корона византийской империи им была не нужна. Как уже сказано, в монгольской системе власти был иной критерий легитимности. Понятие о наследственных правах потомков Чингисхана на верховную власть ярче всего выражено в рассказе Рашид-ад-дина о вступлении ильхана Газана в 1300 г. в Дамаск: «Государь ислама спросил их: "Кто я?" Они все воскликнули: "Царь Газан сын Аргуна, сына Абага-хана, сына Хулагу-хана, сына Тулуй-хана, сына Чингиз-хана". Потом Газан-хан спросил: "Кто отец Насира?" Они ответили: "Альфи". Газан-хан спросил: "Кто был отцом Альфи?" Все промолчали. Всем стало ясно, что царствование этого рода случайно, а не по праву, и что все являются слугами знаменитого потомства предка государя ислама» (Рашид-ад-дин, Т. III. С. 184).

Налицо кризис идентичности: в воображаемом диалоге государь ислама апеллирует не к воле Аллаха, а к генеалогическому древу и небесному мандату. Превращение монгольского хана в мусульманского правителя ознаменовалось высокой трагедией: «мусульманин» Газан приказал разрушить буддийский храм, на стенах которого были изображения его отца, «буддиста» Аргуна. Кризису идентичности иль-ханов мы обязаны появлением «Сборника летописей» Рашид-ад-дина, всемирной истории в прямом смысле этого слова, ибо монгольский хан, сидевший на персидском престоле, хотел знать и о своем происхождении (история монголов), и о своем царстве (история персов), и об истории сопредельных территорий. Миниатюры являются неотъемлемой частью новой политической мифологии. Без миниатюр персидский текст утрачивает имперский смысл. Институт ильханов был имперским феноменом. С исчезновением имперских ресурсов конец династии был предрешен. На этом историческом фоне миниатюры с парадными сценами обретают свой истинный смысл. В ситуации политического хаоса они являют идеальную проекцию утраченного единства и могущества. Застывшее время торжественных церемоний призвано вытеснить картину распада.

Однако искусствоведы многомерную картину превращают в плоскую: «Огромный интерес монгольских правителей к истории Персии в конце XIII — начале XIV столетия объясняется тем, что, став оседлыми и обосновавшись в Иране, монголы почувствовали себя преемниками великих традиций прошлого завоеванной ими страны. Идея неразрывной связи, непрерывности периода, предшествовавшего монгольскому завоеванию и последовавшего за ним, звучит и в труде Рашид-ад-дина»[139]. А как же быть с таким глубоко травматическим фактом, как уничтожение института халифа, и созданием светского государства на месте теократического?

Рассказы о благочестии Газана не стоит принимать буквально. Сам факт включения в повествование об ильхане рассказа об уничтожении всех идолов (изображениях Будд) говорит о том, что желаемое выдается за действительное. Среди монгольских нойнов и хатун были приверженцы буддизма и несторианства. Они были хранителями имперского наследства.