Ханс Кристиан Андерсен

Можно убедиться, что он приобрел самостоятельность как поэт, прочитав «Импровизатора» и сравнив его с «Агнетой». Конечно, «Импровизатор» уже ближе к цели, но не достигает ее. Андерсен еще не освободился от подражания. К счастью, Италия ошеломила его и на какое-то время приостановила писательский зуд. Отдыхая, он забыл старые поэтические приемы и обрел новые, свои собственные. Отдыхая, он внутренне переродился. Чужие страны обострили его способность видеть и наблюдать и разбудили в нем чувство пейзажа и интерес к жизни народа. Незрелый романтический эпигон, черпавший знания и опыт из чтения, вернулся домой реалистом, который смотрел на мир открытыми глазами.

Щеголь

И вот — Нюхавн. Длинное интермеццо, счастливый перерыв в его копенгагенской карьере был позади. Что же теперь?

Прежде всего нужно было, конечно, закончить столь удачно начатый роман «Импровизатор». Андерсен усердно работал всю осень. Он был всецело им поглощен и испытывал мужество и радость, которых, как ему казалось, не знал уже много лет. В ноябре рукопись была готова к публикации.

До сих пор все шло хорошо. Это была счастливая осень. Работа шла быстро, и, несмотря на отвратительный климат — он с тоской думал о солнце Италии и утверждал, что молодым влюбленным следует вместо обручальных колец дарить друг другу зонтики, — он хорошо чувствовал себя в Копенгагене. У Коллинов его принимали как родного сына, с Эдвардом Коллином они выяснили все касательно злополучного письма в Рим, и с тех пор у них больше не было разговора об «Агнете». Он также охотно проводил время с другими старыми друзьями, и у него появлялись новые. Приглашений он получал больше, чем мог принять.

Но все же его радость омрачали тучи. На что он будет жить? Он был, выражаясь его собственными словами, щеголь с сапожной подставкой и гребенкой, и больше ничем. Первое время он, очевидно, кое-как перебивался на доходы от «Агнеты». Но средства были очень скромные, что будет, когда он их истратит? Вскоре проблема встала очень остро. В конце октября он настоятельно попросил Эдварда Коллина убедить издателя Рейцеля^{51} принять его новую книгу, которая вот-вот будет закончена, и выплатить ему аванс. Он подчеркивал в письме к Коллину, что его просьба вызвана не безудержным стремлением что-то напечатать, а просто материальной нуждой: в тот момент у него оставалось денег всего на восемь дней.

Но Рейцель действовал с опаской, издание оттягивалось, и писателю пришлось подождать с авансом. Ему постоянно досаждали заказами на похоронные и памятные стихотворения и другую поэзию, но ею он зарабатывал гроши. В ноябре он, отчаявшись, был вынужден прибегнуть к последнему выходу: просить места в Королевской библиотеке. В рекомендациях Х.К. Эрстеда и Йонаса Коллина подчеркивалась его честность, надежность и исполнительность, но директор библиотеки любезно ответил, что, по его мнению, Андерсен слишком талантлив, чтобы заниматься столь будничным делом, как библиотечное. Это было лестно, но никак не помогло нищему поэту. Пришлось занять деньги у старого Коллина и с новой силой наброситься на писание.

В январе был закончен текст для музыкальной комедии, который он передал в театр. Это была «Маленькая Кирстен», и, несмотря на Мольбека, ее приняли к постановке. Но сначала надо было написать музыку, так что до гонорара было еще далеко (кстати, пьесу поставили только в 1846 году, в переработанном виде и с музыкой Хартмана). Одновременно он начал писать несколько «Сказок, рассказанных для детей», которые Рейцель после долгих колебаний взялся издать.

Шли месяцы, и к весне его материальное положение стало бедственным. В мае он написал старому Коллину отчаянное письмо (Андерсен не мог заставить себя говорить друзьям о деньгах, предпочитая писать) и спросил, что ему делать? Он буквально сидел на мели. Коллин немедленно ответил: «Сегодня успокойтесь и спите хорошо! Завтра утром поговорим и обдумаем ваши возможности. Ваш Коллин».

Это было в мае. Удивительная ирония судьбы. Девятого апреля наконец вышел его «Импровизатор», а восьмого мая первый сборник сказок. Издание этих двух книг положило начало мировой славе писателя. А он в это время сидел в Копенгагене, не зная, где взять деньги, чтобы заплатить за квартиру, за одежду и за починку дырявых сапог.

Прошло много лет, прежде чем его имущественное положение наладилось. Он боролся, как только мог, пытаясь прожить на те скромные доходы, которые приносили его книги и пьесы. Если летом ему удалось выехать в деревню, то лишь потому, что он везде пользовался неограниченным гостеприимством, прежде всего в фюнских и зеландских имениях. Более или менее спокойно он стал жить только с 1838 года, когда по ходатайству получил от короля постоянное писательское жалованье.