Хаос и симметрия

Вообще говоря, всякого рода житейских неурядиц у человека, решившего стать писателем, должно быть в меру. В противном случае воображение гасится – все силы уходят на борьбу с окружающим миром. Но это, как правило, происходит с теми, чей талант незначителен, чье воображение готово быстро истощиться. Сильный автор не нуждается в идеальных условиях, вернее, нуждается, но не в такой степени. Происходящее вокруг не отнимает у него времени и сил, не разрушает его, а, наоборот, – обогащает. Здесь жизнь принимается в ее предельной полноте, и все идет в работу: события, люди, детали; все организуется чувствительным мировидением в последовательную систему текстов. Новое не травмирует, оно дополняет прежнюю, вроде бы устоявшуюся картину и находит себе точный способ выражения.

Валерий Айрапетян принадлежит к числу именно таких авторов. Проблему принятия, усвоения нового, проблему трансформации жизненного в эстетическое он сделал основой лучших своих сочинений.

Прошлое для Айрапетяна – богатейшее хранилище образов и событий, как правило, ярких, колоритных, часто экзотических. Но в отношении к ним у него нет щемящей, сентиментальной ностальгии, которая всегда свойственна записным мемуаристам. Айрапетян, подобно Киплингу, Конраду и Джеку Лондону, чей роман “Мартин Иден” сыграл в его жизни важную роль, всегда эстетически дистанцирован от описываемых событий. Он – участник событий, но в то же время их бесстрастный собиратель и наблюдатель. Именно поэтому прошлое в его текстах крайне подвижно; оно способно меняться, разворачиваться в настоящее, открываться новому. Подобная позиция не столь характерна для нынешней русской прозы.

Дистанцированность и сдержанность рассказчика связана с важнейшим свойством прозы Валерия Айрапетяна: умением гармонизировать различные планы текста: социально-бытовой, символико-мифологический, экзистенциальный, психологический. В его прозе ни один из перечисленных векторов не становится доминирующим – все они пребывают в полном согласии. Не такой уж частый случай для современной прозы. Вирджиния Вулф однажды заметила, что литература – тонкий мост, и по нему нельзя пройти, обременившись сразу всем техническим наследием литературы, – что-то обязательно придется оставить. Собственно говоря, мы так и поступаем – усиливаем в каждом нашем тексте что-либо одно за счет другого. Валерию Айрапетяну удалось сохранить и то, и другое, и третье, собрать все планы повествования без ущерба и без риска свалиться с моста. Выбранный им путь требует предельной сосредоточенности, вживания в каждый конкретный образ и сцену, превращения их в нечто многомерное и самодостаточное. Добродетель скорее новеллиста, нежели романиста. Видимо, поэтому Айрапетян – мастер именно рассказов, коих он сочинил немало, и на сегодняшний день – автор всего двух повестей (“Дядьки”, “В свободном падении”).

Герман Садулаев с поразительной точностью определил свойства его прозы:

У Валерия Айрапетяна есть ум и сердце, есть наблюдательность и память, есть отстранение и любовь, есть все для того, чтобы быть писателем большим, серьезным. Но особенно восхищает меня его работа со словом: он мягко трогает, слегка расцвечивает, осторожно переворачивает и в конце бережно укладывает каждое предложение так, как только оно и должно вложиться в непридуманную структуру живого текста.

Я бы возразил против слова “непридуманный”. Рассказы Айрапетяна лишь выглядят непридуманными. Но только потому, что их достоверность есть следствие главного достоинства всякого настоящего писателя – умения сочинять правдоподобно, то есть, сочиняя, следовать логике создаваемой реальности, а не рассказывать, как оно “на самом деле” случилось.

Событийность у него укладывается в правила избранного жанра, а образы внутри жанра формируют живую, динамичную систему. Ощущение “невыдуманности” историй, предложенных Айрапетяном, объясняется, как мне кажется, еще и тем, что реальность его текста очень легко увидеть. Субъективные ощущения рассказчика, его личные мнения здесь всегда предъявлены зримыми, пластичными образами или яркими метафорами. Приведу несколько примеров.