ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Странно видеть моего близнеца с Лэти… Странно видеть моего близнеца в паре с кем-то. Под тусклым голубым светом главного бара Mayhem я наблюдаю, как Лэти шепчет что-то на ухо Кэлу, и как Кэл мягко улыбается в отражении черной столешницы, его плечо плотно прижато к груди Лэти.
Это странно — как видеть хихикающего кролика или щенка с фиолетовыми глазами — но я не могу перестать улыбаться.
Мы с Кэлом все уладили на следующий день после того, как мы с Шоном потратили бесчисленное количество часов, наверстывая упущенное. Все в мире пытались связаться с нами в тот день, но мы заставили мир ждать.
На следующий день царил хаос.
Шон потащил меня к себе домой, чтобы мы могли лично рассказать Адаму, Джоэлю, Роуэн и Ди о том, что теперь вместе. Затем поведал Майку по телефону, с насмешками и улюлюканьем, летящими с заднего плана. Я наконец поняла, почему Шон хотел подождать окончания тура, но даже с Адамом и Джоэлем, которые вели себя как десятилетние дети, улыбка навсегда запечатлелась на моем лице. Парень рассказывал им обо мне так, словно демонстрировал выигранный приз, и из-за того, как он прижимал меня к себе, я чувствовала себя именно так.
В тот же вечер я поехала домой, чтобы поговорить с семьей — без Шона, несмотря на его протесты, что мы должны поехать вместе. Я должна была сделать это самостоятельно. Моя беседа с Кэлом была короткой — извинения от Кэла, затем прощающие объятия, и сокрушительный удар по руке от меня. Я поставила ему синяк, который не проходит больше недели, черно-синее напоминание о том, что с этого момента он должен беспокоиться о своей личной жизни.
Шон уже ждал меня на чердаке, когда я поздно вечером вернулась домой, и рассказала ему о «любезном» приглашении от моих братьев на наш следующий семейный ужин. И хотя я пыталась, даже закатила истерику, чтобы отговорить его, в следующее воскресенье парень не вылезал из моего джипа, и у меня не было выбора, кроме как взять его с собой.
Мы приехали за несколько часов до ужина, и мои братья тут же предложили сыграть в контактный футбол, который, как я чертовски хорошо знала, будет включать в себя гораздо больше, чем просто безобидные прикосновения. У них был тот самый мрачный взгляд в их и без того темных глазах — тот самый, который говорил мне, что они помнят каждое слово, которое я выпалила за обеденным столом, и что мои объяснения о том, что Шон хороший парень, остались без внимания.
— Они сотрут тебя в порошок, — предупредила я, зажав в кулак подол рубашки своего парня. Мы стояли на краю моего переднего двора, пока братья нетерпеливо ждали на траве моего парня, как стая касаток, ожидающих, когда их добыча нырнет в воду.
— Я знаю, — согласился Шон, один за другим отрывая мои пальцы от своей одежды. Нежно поцеловав меня в щеку, добавил: — Пусть они покончат с этим, ладно?
Я прикусила губу, но позволила ему нырнуть в кишащие акулами воды. И видела, как мои братья съели его живьем. Я съеживалась каждые пять секунд, в то время как мой отец одобрительно наблюдал за мной, скрестив широкие руки на еще более широкой груди.
Через пятнадцать минут, когда Шон наконец перехватил мяч и рванул к конечной зоне, я подпрыгнула на цыпочках и неистово болела за него. Я размахивала воображаемыми помпонами, прыгая на невидимом батуте, и тут Мэйсон бросился на него и ударил плечом в ребра. Шон подлетел, ноги оторвались от земли, а затем упал, свернувшись калачиком. Я едва успела сделать шаг, готовясь повалить своего шестифутового брата весом в двести сорок фунтов на землю, как мой парень перекатился на бок и поднял руку, призывая меня оставаться на месте. Я замерла, злобно прищурившись на Мэйсона, пока он нависал над Шоном и улыбался.
— Может, нам стоит вызвать врача, — насмешливо сказал брат, в то время как Шон схватился за ребра, изо всех сил пытаясь выровнять дыхание. — Что скажешь, Кит? — Голос Мэйсона прогремел с другого конца двора, и ни один из наших братьев не пришел на помощь. — Может, нам подождать шесть лет, чтобы позвонить?
Все смотрели, как Шон кашляет и корчится, и я была в двух секундах от того, чтобы показать Мэйсону, насколько смертоносными могут быть мои армейские ботинки, когда он опустил руку. Я наблюдала, как Шон принял её, и как Мэйсон поднял его на ноги, и как в тот день на поле каждый Ларсон приземлялся на моего парня, попадая ему локтем, коленом или хорошо поставленным плечом. К тому времени, когда я отвезла Шона домой в тот вечер, он был уже не в том состоянии, чтобы сидеть прямо. Я бросила на него встревоженный взгляд с водительского сиденья своего джипа, свет проезжающих машин прогонял тени на его лице.
— Думаю, что нравлюсь им, — пошутил Шон, и единственная причина, по которой я могла смеяться, заключалась в том, что я достаточно хорошо знала своих братьев, чтобы понять, он им действительно нравится. Они выбивали из него все дерьмо, но каждый раз помогали встать на ноги, и тот факт, что Шон все еще дышал, должен был что-то значить. Это был их способ все исправить.