Хаос на пороге (сборник)

– Я не хочу умирать вместе с ними. Поеду с тобой, пока меня из машины не выбросят.

Долго ждать не придется: по дороге в Оффут – четыре пропускных пункта, и на каждом нужно предъявлять билет.

По радио сквозь помехи пробивается голос какого-то астронома: из-за астероида, говорит он, изменилась сила земного притяжения. Телефонной связи нет. У нас двадцать часов и тысяча километров пути.

Возле больницы останавливаюсь.

– Жди в машине, – велю Джули.

– Что ты задумал, Шерлок?

– Закончить кое-что, – говорю, хлопаю дверцей и бегу ко входу. Где-то по дороге хватаю скальпель. Безногий лежит в той же палате. Врачей не видать. Только все тот же уборщик, натирающий все тот же пол.

– Ты обидел мою подругу, – говорю.

Безногий ухмыляется. На щеках видны следы блесток. Еще вчера он был напуган, а сегодня ему море по колено. Он – один из них.

Вспороть бы ему брюхо. Отомстить за Джули. Загладить свою вину перед ней. Тогда мне было бы не так совестно оставлять ее умирать в этом городе, который она ненавидит всем сердцем.

– Думаешь, ты особенный? – говорю. – Но это тебя не оправдывает.

До него, кажется, не доходит. Жуткая ухмылка не сходит с его лица. Я стиснул культю, швы лопнули, закапала кровь. Он скорчился от боли. Самое время перерезать ему глотку. Стать, наконец, тем, кем я всегда хотел быть. Главным.

Но мысли о щенках и людях со снятой кожей, о моих собственных унижениях вдруг испарились. Ну же, дай волю дьяволу, мысленно приказываю себе и вдруг ясно понимаю: никакой мистер Нгуен не гений. Нет там никакого дьявола. Только я сам, конченый и никому не нужный. Меня тошнит.

Я ухожу, но оборачиваюсь в дверях.

– Скоро всему конец, – говорю. – А тебя никто не любит.

Мы добрались до окраин Оффута. На пропускных пунктах не оказалось ни души. Мой билет со мной, и это чудо. Так и в Бога поверить можно.

Надвигается буря. Свет застит глаза.

Наконец, мы у цели – Оффут. Убежище оцеплено военными. Их тысячи. Меня осеняет идея. Возможно, сработает.

Может, мне и не поверили, однако по цепочке передают то, что я сказал. Мы пробираемся вперед. Уже виден лифт к спасению – железный ящик на цепях, перекинутых через блоки. Внизу, на пятикилометровой глубине, – двести тысяч людей, восемьдесят километров тоннелей и запас топлива на десять тысяч лет. Все это мы узнали от людей в очереди.

– Это моя сестра, Элисон Кроуфорд, – обращаюсь я к пропускающему. На нем лица нет, как будто он не спал с 2010 года. – Отец украл ее билет и отдал любовнице. Поэтому мы опоздали. Искали билет. Он должен быть там.

Пропускающий что-то бормочет в трубку и велит нам ступать на проходную, где в ожидании томятся несколько тысяч человек. Кто-то плачет, другие спят. Большинство на взводе и расхаживают туда-сюда.

Казалось бы, такая прорва людей должна взбунтоваться, но в конечном счете, все мы ягнята.

Я строчу письмо. Да-да, вот это самое, которое у тебя в руках, читатель.

Апория приближается. Она ярче, чем солнце.

До столкновения считаные минуты.

Возвращается пропускающий. Не могу поверить – он все еще делает свою работу. Как и все остальные.

– Неплохо придумано. А предки твои – красавы! Обменяли детский билет на апартаменты получше.

– Кэти! Где она?

Как я по ней соскучился! Да вот же она, на руках у какой-то старухи. Наконец-то я могу ее обнять! Подхватываю сестренку на руки и вкладываю Зайчонка в ее пухлую ладошку. Кэти гладит ручонками мое лицо. Сестренка моя, родная!

– Пустите нас, – умоляю пропускающего.

– Один билет – один человек, – отвечает он. – Я бы пустил, да меня застрелят, а лифт заблокируется. Последними спускаются охранники. Мне своя шкура дорога.

Джули плачет, я креплюсь изо всех сил. На Джули до сих пор этот дурацкий комбинезон. Ненавижу ее. Ненавижу. Сую в ее руку свой билет.

– Да не надо, – отнекивается она.

– Бери-бери.

Странное дело. Наконец-то я чувствую себя героем.

– Я тебя люблю, – говорит она.

– Знаю, – говорю. – Извини, что обозвал тупой.

Пропускающий, обняв Джули за плечи, подводит ее к лифту. Лифт не едет. Джули и Кэти возвращаются. Я чмокаю Кэти в прохладный лобик.

– Код поменяли, – говорит пропускающий. – Ограничительные меры, понимаете. Только тот, на чье имя выписан билет, может войти.

– Я позабочусь о Кэти. Иди, – говорит Джули, глядя на меня своими погасшими глазами. Словно вся ее жизнь – сплошное разочарование.

Я ломаю билет. Это всего лишь кусок пластика.

Перед тем, как за пропускающим навсегда захлопнутся двери лифта, я вручаю ему письмо. У меня на руках посапывает Кэти. Джули уткнулась мне в плечо. В кои-то веки она не лезет целоваться. И я думаю: «Это – моя семья». Вглядываюсь в небо, в самую прекрасную ночь за последние три миллиарда лет.

Беру тебя в свидетели, дорогой читатель. Ты, оставшийся в живых, – подлинный герой этой истории. Через десять тысяч лет ваши подслеповатые страшилища будут читать мое письмо вдоль и поперек, не понимая, зачем поднимать столько шуму вокруг какой-то там любви.