Хаос на пороге (сборник)

Добрых три года в Питтстауне дело шло, как по маслу. «Дети Авраама» – около сорока семей – не без подмоги кающегося грешника и местного царька Кларка Джефри разжились церквушкой, парочкой домов и частным особняком с крытым бассейном. Как ни хотел Кларк Джефри пробиться в рай и задобрить Бога за двадцать лет хищений и кувырканий с проститутками, а все ж его благочестия не хватало на то, чтобы растрясти мошну или переписать на отца Авраама немного землицы. Занимай и ссужай – в этом весь Кларк. Жертвуют идиоты.

Мы не стремились пополнять наши ряды: прозелитизм только привлекает лишнее внимание. Никаких вычурных нарядов и танцев с кимвалами на улицах, – пустые понты. И никакой полигамии, иначе шумихи не оберешься. Тем более что меня лично жизнь научила: одна жена – это на одну больше, чем требуется. Дети оказались кроткой и смирной паствой, но я бы вконец уморился разыгрывать из себя божьего агнца, чтобы продолжать их стричь, если бы не дорогие простыни, крытый бассейн и ванна с джакузи. Всяко лучше, чем горбатиться на дядю, особенно когда до пенсии осталось восемь месяцев и двадцать шесть дней. И тут заявляется Хилари Как-Бишь-Ее с плодом моих, очевидно, чресел, Судный день на мою голову.

– Да что я вообще знаю о детях? – сказал я.

– У тебя столько Детей, отец Авраам! Одним больше, одним меньше.

И она уставилась на меня своим фирменным взглядом, широко распахнув наивные глаза, в уголках которых притаилась насмешка. За это я и держал ее при себе, хоть она с самого начала всё просекла и могла запросто натравить на меня своего папашу с дружками. В двадцать пять лет она выглядела на пятнадцать; спустя десять лет мало кто поверит, что ей под сорок. Несмотря на загрубевшую от солнца кожу, раздавшуюся талию и темный пушок над верхней губой, в Хилари оставалась толика сексуальной привлекательности – так бывшая стриптизерша, упрятавшая кружевные стринги в дальний ящик, сохраняет волнующую манеру двигаться, от которой поневоле сглатываешь слюну и ждешь, когда же начнется самое интересное.

– Ты смеешься?

– Наловчишься, – ответила она. – Может быть.

Я сделал отчаянную попытку.

– Послушай, он же твой сын! А если не наловчусь?

– Лучше уж ты, чем мои родители. Кто угодно, кроме меня.

Пацан молчал. Мы сидели у меня в кабинете. Хилари устроилась на кожаном диване, с хозяйским видом закинув ноги на дизайнерское кресло. Из губ свисала сигарета, которую Хилари наверняка потушит о тиковый подлокотник, навсегда оставив крохотную метку: «Здесь была Хилари». И я бы простил ей, но она собиралась оставить здесь не только это.

Пацан стоял навытяжку, сцепив руки, как в церкви, и тупо пялился в пространство перед собой, хотя в кабинете было на что поглазеть: хотя бы на титановый сейф и мини-алтарь с моим портретом (больше волос, меньше морщин) в массивной золотой раме. За дверью, в задрапированной велюровыми занавесями комнате, ожидали Дети, обратившись в слух. Может, опасались, что меня застрелят, а может, затаив дыхание, надеялись, что сама Пресвятая Дева Мария с младенцем-переростком решила навестить наш вертеп накануне Апокалипсиса. Между тем «младенец» глазел на нас остекленевшим взглядом, как на незнакомцев, лениво перекидывающихся в картишки. Будто не понимал, что на кону его судьба. Мать готова спихнуть его на попечение какого-то седовласого мужика атлетического телосложения – сто отжиманий каждое утро с тех самых пор, как обзавелся волосами на лобке, и не собираюсь бросать, пока мой агрегат не откажет, уж будьте уверены – который, оказывается, его давно утраченный папаша, а пацан и ухом не ведет.

Я даже позавидовал тому неведению, в котором он прожил десять лет. Нет ничего лучше темного экрана: заполняй его самыми невероятными, надуманными или несуразными фантазиями, и никто тебе слова не скажет. Вместо фигуры отца – небылицы про папочку-космонавта, затерявшегося на Луне, или папочку-агента ЦРУ, который зачищает богом забытую пустыню от мин. Можешь представлять себе, будто в твоих венах течет кровь героя, а в генах зашифрована сила Ахилла и дерзость Одиссея. Как тут не разочароваться, столкнувшись лицом к лицу с реальностью? Променять высокий штиль на генетический эквивалент дешевого комикса? Я знал, что, глядя на меня, он, как в кривом зеркале, видит собственное отражение, – поздравляю, вот такая жизнь тебя ждет – а я, глядя на него, морщился при мысли о том, что было и что будет.