Хаос: Наследник Ведьмы (СИ)

Мне кажется, что с небес спустился ангел. Света нет, но мне все равно чудится небесное тепло и лучи ворот Рая, как в глупой религиозной повести, одной из тех, что заставлял читать меня Гарольд. Голос такой спокойный и тихий, словно бы нет сейчас боя, словно бы не грозит нам всем опасность и смерть. В нем нет ни капли тревоги — только невыплаканные слезы и глубокая любовь. Высокий голос, невероятная песня, тихие напевы спустившегося с небес ангела. Колыбельная проникает в мое умирающее сознание и захватывает его с головой, унося прочь разбивающую вдребезги боль.

— Пусть сам свет утонет в грезах… — я знаю, кому принадлежит этот голос. Я слышал его каждый день своей жизни вот уже как… Пять месяцев? Шесть? Я помню его по своим снам и по своим грезам — там он шептал мне слова любви. А здесь… Здесь мой ангел поет самую прекрасную песню из всех, что я слышал. — Время не гоня… — мне не нужно умирать, чтобы понять все.

Паззл наконец собрался, но расколотому миру хуже не стало.

Лорел срывает голос, выдавливая из себя каждое слово. И песня его совершает чудо — под тихую мелодию отчаяния и горя вендиго разжимает челюсти. Я падаю на землю — почти не могу пошевелиться, как всегда бесполезен. Тело не слушается. Я едва могу смотреть в потолок. Дышать так тяжело… Все, что я могу, так это наблюдать, как под надрывное пение Лорела существо отступает назад, словно зачарованное. Я тоже зачарован — голос моего ангела еще держит меня в сознании, хотя на губах булькает кровь, а с каждым выдохом из горла выливается еще больше алого.

— Харон? — отчаянный вой Селины поверх волшебной мелодии. — Черт!

Звон металла. Все оправдалось. Крик твари. Я был прав. Черная кровь смешивается на полу с моей. Лорел врал мне так долго…

Но я спас его. И только это имеет значение сейчас, когда смертный холод охватывает конечности.

— Я буду… — хрип прерывает прелестную песнь жизни. — Тебя жда… — он не заканчивает. Давится окончанием слова и задыхается.

Что с ним? Двигайся, тело! Я должен знать, что с ним! Почему я проваливаюсь во тьму? Я должен быть с Лорелом! Я не хочу его бросать! Нет… Не хочу… Я не хочу умирать!

— Какого черта?! — крик Селины повторяется. Она плачет? — Какого черта, Харон?!

— Не сейчас… — почему ты так хрипишь, Лорел? Я ведь тебя спас? — Помоги… Помоги Мортему.

Я чувствую тепло ладоней на своих плечах. Поднимаю мутный взгляд вверх, пытаясь сделать еще вздох. Взволнованное лицо Лорела прямо надо мной — глаза пусты, а на бледных губах пузырится темная, почти черная кровь. Она же струится из его носа тонким потоком. И это черное марево — все, что достигает моего угасающего сознания. Я так хочу коснуться тебя. Но у меня нет сил. Руки не слушаются. Коснись меня. Поцелуй меня. Будь со мной… Пожалуйста, хотя бы в этот последний момент.

— Держись, Мортем, ты только держись. — его теплые ладони на моих щеках. Начинается новая песня — я вижу, как шевелятся его губы и как он закашливается, силясь продолжать.

Но я больше не могу. Черное и алое сильнее. Темнота захватывает — я погружаюсь в нее, тону в ней так стремительно.

Сознание покидает меня. И боли больше нет. Остаются только родной голос и песня, которая преследует меня даже там, куда не дотягиваются лучи летнего солнца.

========== Объяснения ==========

Пробуждение становится сущим мучением. Я словно бы выбираюсь из очень вязкой грязи, которая настолько крепко вцепилась в каждый сантиметр тела, что даже вдохнуть воздух полной грудью трудно. Тело все болит, я нахожусь на грани между реальным и вымышленным. Смутные звуки, неяркий свет через защиту закрытых век, ускользающие отголоски памяти — вот все, что у меня есть. Я знаю, что должен выбраться из тьмы. И правда пытаюсь это сделать.

Но стоит мне только приоткрыть глаза, как их обжигает слишком ярким светом. Я дергаю рукой, желая прикрыть глаза ею, но получаю такой сильный заряд боли, что даже пальцы ног поджимаются. Сдерживая нецензурщину, я закрываю глаза. Слезы боли слепляют ресницы, в груди замирает рваный выдох.

За этот краткий миг пробуждения я так и не успел понять, где нахожусь. А стоило бы. Ну, так, для того, чтобы понимать, умер я или можно напрячься?

— С пробуждением, герой. — от тихого, слишком знакомого голоса слева от себя я вздрагиваю. И тут же об этом жалею. Блять, как больно-то! Мартина, ну за что ты такая резкая? — Не дергайся, хорошо? Я тебя, конечно, подлечила, но это не значит, что после таких травм тебе не будет больно.

Из усилившейся хватки пудинга тьмы я выныриваю стремительно. Переборов страх перед слепящим светом, открываю глаза. И снова слезы подступают к уголкам глаз, но на этот раз я хотя бы могу различать становящиеся все более четкими образы мира. Неясные картины предсмертной агонии отступают. А спустя долгую минуту лицо Мартины наконец предстает передо мной во всей своей красе. Бледно-серая кожа, поджатые губы, красные глаза — все это Мартина. Ее пальцы на моем запястье холодны как лед, а веки часто-часто подрагивают.