Хаос: Наследник Ведьмы (СИ)

Собирать себя по кусочкам так долго… Бабуль, дай мне сил, хорошо? Я все смогу, я прощу его, я пойму каждое его оправдание. Только дай мне сил это сделать.

Мартина ведет меня на кухню. Я не смотрю по сторонам — темная кровь на стенах лишнее напоминание о том, как я готов был отдать жизнь ради человека, которого люблю, но которого хочу пришибить ненароком. Раненую руку я стараюсь держать по шву. Боль в ней слишком сильна, чтобы хоть как-то ее напрягать.

— Ты хоть понимаешь, что ты вызвал?! Понимаешь, сколько боли причинил?! — полные ярости крики Селины настолько громкие, что начинают оглушать.

Впрочем, стоит только мне шагнуть в маленькую комнатку, как все смолкает. Три пары глаз — Селины, Евы и Лорела — переводятся на меня и Мартину. Сразу же становится неестественно холодно, и по спине бегут мурашки. Из комнаты словно в момент выкачали весь воздух, оставив меня наедине с вакуумом и десятком вопросов в голове. Янтарь родных глаз стал опасной ловушкой, в которую я попался слишком быстро.

Не смотри на меня так… Жалостливо. Я не могу, не хочу простить тебя так быстро. Не после всего, что произошло за этот чертов месяцах.

— Мортем!.. — Лорел срывается с места, и скрип стула под ним вызывает дрожь в моих ногах. — Как ты, солнышко?

Его ладони оказываются на моих щеках так быстро, что я едва успеваю это осознать. Их жар обжигает ледяную кожу, движения пальцев нежны и осторожны до крайностей. Глаза полны радости и сожаления, губы дрожат, а на лице отразилась вся его ко мне любовь. Светло-каштановые волосы разметались и впервые смотрелись так неаккуратно. Что же ты делаешь со мной?

Я хочу простить тебе все грехи. Ты столько сделал для меня — приютил, поддержал, помог. Ты был со мной, что бы я не сделал. Я пил — ты был рядом. Я плакал — ты обнимал меня и успокаивал. Я злился на родителей, утирая сопли и потирая синяки — ты ругался на них вместе со мной и ненавязчиво обрабатывал раны. Я ведь ничего не знаю, может, у тебя есть причина…

Но ты мог рассказать мне все еще когда я впервые заикнулся о существовании Богов. И потому… Потому я не дам тебе пощады теперь, пока не услышу достойный ответ на сотни бессвязных слов в моей голове.

Звук пощечины в оглушительной тишине комнаты звучит как треск грома и молний. Я не бью сильно, лишь слегка хлопаю по щеке. Да и не могу я ударить сильнее — у меня совсем нет сил и едва ли есть уверенность в том, что я делаю. Я все еще хочу верить Лорелу, а потому не пытаюсь окончательно разбить нашу связь, лишь оборвать ее на время, нужное мне для восстановления. Мне больнее. Ладонь обжигает жаром чужой кожи, а трещина на разбитом правдой сердце разрастается лишь больше.

В глазах Лорела появляется сначала растерянность, а потом — понимание и печаль. Он отступает назад, пальцы его медленно соскальзывают с моих щек, и плечи дрожат под тканью рубашки. А я прохожу мимо, не в силах больше смотреть в его печальные янтарные глаза. Ноги дрожат, сердце разрывает грудную клетку, боль жжет глаза. Ева помогает мне сесть и шепчет на ухо «не суди его строго». Но я не могу не судить. Потому что вся моя жизнь зависела от чувств к Лорелу, которые позволяли мне быть лучше. Я жил только этой любовью. Дышал ей, был движим ею, карабкался вверх только благодаря этим чувствам к доброму могильщику. Но «Лорел» оказался фальшивкой, под которой спрятался Харон.

Он не просто обманул меня. Он убил меня этим снятием покровов. Я смогу, я прощу его… Не смогу иначе, по правде. Но смогу ли еще хоть раз оказать столь огромное доверие? Не уверен.

— Так что, брат? Ты дашь мне ответ? — Селина неумолима. Так же, как и я. Словами и тоном бьет тяжело и размашисто, без жалости к отвергнутому лжецу.

Каждый в этой кухне тактично игнорирует дрожь, проскальзывающую в ее голосе.

— А что я могу сказать? — Лорел чуть пошатывается, опираясь на столешницу. Говорить ему, похоже, трудно, потому что через слово он запинается.

Но мне не жаль, нет, нет, ни капли… За что мне извиняться? За то, что я разозлился из-за столь долгой лжи? За то, что я хлопнул его по лицу, потому что не хочу пока ощущать его тепло, чтобы не дай Бог не простить раньше времени? Извиняться за это я не собираюсь ни в коем разе.

— Правду, Харон. — Селина скрещивает руки на груди, и ее голубые глаза холодны. Врет или нет? Этого мне не узнать никогда.

— Хочешь услышать правду? — почему ты так горько усмехаешься, Лорел? Давай, объяснись же нам, не тяни. — Так вот тебе правда!

От боли в его голосе я морщусь. Наблюдаю, как дрожащие длинные пальцы цепляются за окровавленный низ рубашки, судорожно расстегивая пуговицы. Рывок — он открывает длинный шрам. Затем руки его дергаются вверх — неаккуратными движениями он расстегивает ворот рубашки, едва не вырвав пару пуговиц. Шрам на горле тоже оказывается открыт. От его вида меня начинает мутить. Кожа покраснела, края старой раны стали почти черными, шрам ярко выделился на побледневшей коже. Следы автомобильной аварии… Ну конечно.