Хаос времён года

Звякает стекло, когда я сметаю с ковра в совок россыпь блестящих осколков. Некоторые из них толстые и изогнутые – прежде они были шаром, который Лайон разбил, чтобы освободить мой дымный туман. Другие тонкие и плоские – эти некогда защищали плакат в рамке, расколоченный уже мной в поисках последнего письма Лайона.

Эмбер предложила прислать команду уборщиков, чтобы навели порядок вместо меня, но использование пылесоса в этой комнате кажется мне неправильным: шум, скорость, сомнительная эффективность – Лайон подобного не одобрил бы. Он верил в то, что и выполнять работу, и решать проблемы нужно спокойно и вдумчиво. Что простое стояние на коленях ради уборки учиненного беспорядка может само по себе служить уроком. Лайон это именно так и воспринимал. Мне же, даже пробыв Кроносом целых тридцать дней, предстоит еще многому научиться.

Месяц назад мне было трудно заставить себя отпереть дверь его кабинета и войти внутрь, увидеть разруху и осознать, что Лайона больше нет. У меня внутри как будто что-то сломалось. Но теперь, переворачивая кресло и ставя его на ножки, задвигая ящики обратно в стол и поправляя промокашку, я не удивляюсь, поняв, что он был прав. Простая уборка кабинета помогает вымести пыль и сгладить острые углы моих воспоминаний о нем, делая пространство, которое он занимает в моем сердце, менее разоренным и более приятным для пребывания.

Я медленно опускаюсь в офисное кресло Лайона и впервые смотрю на кабинет с его стороны стола, отчаянно жалея, что мне вообще приходится это делать. Я бы отдал все на свете, чтобы еще раз сесть напротив него, рассказать ему, что значат для меня его уроки – даже самые болезненные. Если моя новая роль и научила меня чему-то, так это тому, что пути назад нет. Все, что мы можем сделать, – запомнить преподнесенные нам уроки, попытаться извлечь из них ценный опыт и двигаться вперед.

Я смотрю на часы. Широкая платиновая полоса и циферблат соответствуют цвету и отделке посоха времени, из которого были сделаны. Вскоре после того как я унаследовал его, я обратился к вышедшему на пенсию Лету с просьбой о переплавке. В своей прошлой человеческой жизни он был учеником часовщика и потому сумел придать расплавленному металлу форму часов точно в соответствии с моей задумкой. На крышке выгравировано изображение льва, кончик часовой стрелки инкрустирован маленьким бриллиантом. Еще один такой же – на минутной стрелке. Изображения четырех Времен года красуются на месте цифр 3, 6, 9 и 12.

Остальная часть посоха была переплавлена в таблички, увековечившие память друзей, которых мы потеряли в этой борьбе: одна с именами Лайона и Геи, другая – Вуди, третья – Ноэль. Также были изготовлены таблички для Ликсу, Борея и Неве.

Я подбираю с пола разбросанные книги Лайона и кладу их на стол, останавливаясь над потрепанным экземпляром «Басен» Эзопа. Иллюстрации вызывают у меня улыбку, и я вспоминаю, как в первый раз увидел эту книгу у него в руках. Он тогда застукал меня за проникновением в Архив, где я искал способ спасти Флёр.

Я открываю последнюю страницу и с удивлением обнаруживаю на внутренней стороне обложки богато украшенный железный ключ. На вид он старый, со сложной филигранью вокруг стержня и большими квадратными бородками. Я отрываю его от ленты и, отложив книгу, изучаю более внимательно. Нанесенный на ключ узор представляет собой не обычную филигрань, но сплетенные корни дерева, форма которых соответствует резьбе на дверях из железного дерева, ведущих в Архив, – там запечатлено Древо познания.

Нет никаких сомнений в том, что Лайон оставил этот ключ для меня. Заканчиваю прибираться и, оглядывая кабинет, загадываю желание, чтобы Лайон и Гея встретились где-то во вселенной и больше не разлучались. Я выключаю свет и закрываю дверь, запирая ее за собой.

Времена года, кураторы и персонал прерывают работу, чтобы поприветствовать меня, когда я прохожу мимо. Я больше не поправляю их, когда они называют меня Кроносом. Попытка быть своим парнем оказалась бессмысленной. Хотя я не облачаюсь в костюм и не ношу с собой косу, все они отказываются называть меня Джеком. Флёр, однако, уверяет, что благодаря отсутствию косы и моей готовности работать бок о бок с ними я заслужил уважение, которое они мне теперь и выказывают. Если уж на то пошло, это я отношусь с почтением к ним. У нас с Флёр не было другого выбора, кроме как остаться в Обсерватории, в то время как многие Времена года, кураторы и персонал предпочли этого не делать, избрав для себя иное поприще.

Я приветственно ударяюсь ладонями со знакомым парнем-Зимой, проходя через открытый порт в Перекрестье. Плексигласовых барьеров больше нет – их мы демонтировали в первую очередь, что было отмечено музыкой, танцами при свете факелов и поеданием тортов, и празднование длилось несколько часов. А проснувшись на следующий день, мы приступили к возведению первого новшества в Обсерватории – мемориальной стены, опоясывающей Перекрестье, на которой перечислены имена всех Времен года, кураторов и сотрудников, погибших во время штормов и землетрясений.