Хаос. Закон. Свобода. Беседы о смысла

Когда мы встречаем на своем пути неверующих, у нас с ними есть одна общая черта – наша человечность и их вера в человечность, которая отличается от нашей, но все же это – вера. Сталкиваясь с человеком, мы должны помнить, что можем иметь веру, о которой написано: вера есть… уверенность в невидимом (Евр. И: 1). Именно в невидимом, часто настолько заслоненном от нас внешним знанием, что мы не можем различить его просто на вид, мы не можем посмотреть на человека и сказать: «Его жизнь, его слова, его вера – это откровение образа Божьего внутри него», но можем сказать лишь: «Да, вот пример страшно, чудовищно поврежденного образа Божьего».

Представьте себе, что вам дали, например, картину великого мастера, частично поврежденную из-за небрежности ее владельцев, из-за жизненных обстоятельств. Как бы вы к ней отнеслись? Разве вы могли бы сказать: «Ее незачем хранить, лучше я ее выброшу. То, что осталось в ней от Леонардо да Винчи, или Рафаэля, или Тернера, незачем хранить»? Отнюдь: с поврежденной картиной вы будете обращаться еще бережнее, чтобы сохранить то, что пока не утрачено, и, осмотрев картину, проникнувшись ее красотой, вы попытаетесь ее отреставрировать – разумеется, если вы художник. Еще можно отдать ее кому-нибудь, кто посмотрит, что осталось от первозданной красоты, и попытается восстановить то, что скрыто или разрушено. Также надо относиться и к каждому человеку. Это касается повседневной жизни, нашей семьи, друзей, окружения, коллег, но в первую очередь это касается тех чужих людей, которых мы встречаем во время своего земного странствия.

Я постоянно перемещался между разными цивилизациями, разными языками, разными культурами, разными укладами, традициями, и каждый раз мне приходилось заново приспосабливаться и оценивать свое положение. Ведь недостаточно просто сказать: они совершенно чужие, поэтому не имеют ко мне никакого отношения, но я изучу их настолько, чтобы взаимодействовать с ними и удобно сосуществовать. Нет, такое отношение – это не паломничество, это не отношение христианина, не отношение человека, который верит в других людей. Суть паломничества состоит в том, чтобы заглянуть глубоко-глубоко, в глубокой тишине, преодолевая страх перед тем, что может случиться в процессе выстраивания отношений, в процессе общения с конкретным человеком или группой людей. Вот человек, который во всех отношениях для меня чужой. Но что у нас есть общего? Как понять, какие между нами различия? Может быть, через осознание: мы различны только потому, что похожи? Эти слова могут показаться странными, но я имею в виду следующее: мы можем чувствовать себя отличными от другого человека только потому, что мы тоже люди. Мы не задаемся таким вопросом при виде лошади или свиньи – они просто существа другого рода. Но когда мы имеем дело с людьми, они могут быть нам совершенно чужими, и все же, призвав на помощь веру, мы можем увидеть в них людей. И тогда наше паломничество будет обогащать нас и, может быть, даже выручать тех, кого мы встретим на своем пути.

* * *

В конце я хочу сказать немного о ситуации в России. Когда я впервые приехал в Россию[32], открыто общаться с людьми было совершенно невозможно. Люди боялись. Годы спустя в разговоре с человеком, с которым мы сдружились, я спросил: «А почему ты ни разу не рассказывал мне об этом, когда мы познакомились?» Он ответил: «Я не знал, можно ли тебе доверять. Не то чтобы я боялся, что ты сознательно меня предашь, но ты не представляешь, какую опасность таит то, что кто-то сболтнет лишнее, ляпнет что-нибудь такое, чего не следует говорить». Я понимал, что он имеет в виду. Я три года участвовал во французском движении Сопротивления и знал, каково это – оказаться в такой ситуации, но в России-то люди к тому времени находились в этом положении уже лет сорок-пятьдесят. Конечно, я не представлял, как одно слово, одно замечание, оброненное не в том месте, в присутствии не того человека, может стать элементом мозаики, как оно может встать на нужное место и раскрыть полную картину, которую стремилась увидеть полиция, враги. Таким было первое впечатление.

У меня в Москве остались две двоюродные сестры со своими семьями. Расскажу вам вкратце о нашей первой встрече. В свой первый приезд я хотел их найти. Я наводил справки, но никак не мог выяснить, где они находятся, и тут мне пришло в голову, что поскольку их отцом был русский композитор Скрябин – моя мать была его сестрой, а в Москве есть музей Скрябина, то, может быть, их можно встретить там. Я отправился в музей вместе с одним московским священником.