Хаос. Закон. Свобода. Беседы о смысла

Я выступаю здесь не с проповедью и не с призывом. Но, я думаю, каждый, кто хочет жить, должен научиться этому самоотречению, чтобы перерасти себя и достичь более широкой и глубокой приобщенности к жизни в ее полноте. Для верующего эта полная жизнь включает видимое и невидимое. Она включает в себя и молитву, и человеческие взаимоотношения. Пока мы не научились тому, что жизнь – это не плоская схема, заключенная в двух измерениях времени и пространства, что у нее есть третье измерение – вечности и безмерности, мы будем сводить ее только к внешнему и осязаемому. Даже в наших человеческих взаимоотношениях все будет сводиться к зримому и ощутимому, сколь глубокими бы мы ни полагали отношения с теми, кто нас окружает. Мы всегда будем упускать то единственно ценное, что может дать нам непреходящий мистический опыт. Это невидимый Ближний, Тот, Кто превосходит время и пространство, – Сам Господь Бог, Который основа всякого опыта, Кто вправе ожидать от нас всецелой преданности и может научить той жертвенной любви, которая даст нам способность, преодолев ограниченность и закрытость нашего существа, вырасти в меру вечности и безграничности.

Пилигримы и туристы, или Как попасть в авангард Царствия Небесного [29]

Прежде всего позвольте заметить, что сам я никогда не бывал в паломничестве, но в каком-то смысле вся моя жизнь – это жизнь паломника. Я родился перед Первой мировой войной в Швейцарии, поскольку мой отец состоял на дипломатической службе. Немного пожил в России, а потом отца направили на Восток, так что мое раннее детство прошло на территории нынешнего Ирана, которая тогда называлась Персия и была не похожа ни на что из того, что можно вообразить себе сегодня. До семи лет я ни разу не видел автомобиля и не ездил на поезде, до приезда на Запад никогда не пользовался электричеством. А потом началось настоящее долгое паломничество – не в религиозных целях, но ради выживания.

В 1920 году мы с родителями уехали из Персии и, пересекая горы Курдистана, спустились вниз по течению Тигра и Евфрата, потом на пароходе добрались до Индии, из Индии в Египет, а из Египта – о, из Египта мы должны были прибыть сюда, в Англию, но так и не доехали. Судно, на котором мы шли, было английским, но уже старым и к тому же изрядно потрепанным, так что в Гибралтаре оно развалилось, и нас высадили на берег. Часть наших вещей осталась на борту, и мы получили их лет через четырнадцать с извещением от британской таможни, что нам надлежит уплатить один фунт стерлингов за хранение и транспортировку багажа.

За это время наша семья побывала в Испании и во Франции, в Австрии и в Югославии. В Австрии я пошел в школу, а потом, в 1923 году, мы на 27 лет обосновались во Франции. В Париже я ходил в школу, потом поступил в университет, в Сорбонну, где получил научное образование, затем пошел на медицинский факультет. Медицинское образование я завершил в 1939 году и сразу попал хирургом во французскую армию, а позже работал врачом общей практики. В 1948 году я стал священником, и через три месяца после этого меня на два года отправили сюда. С тех пор прошел сорок один год, что еще раз подтверждает справедливость пословицы «Нет ничего более постоянного, чем временное».

Так что в некотором смысле я был если не паломником, то своего рода бродягой. Это не совсем одно и то же, и, на мой взгляд, необходимо различать паломника, бродягу и туриста. Бродяга меняет места, гонимый нуждой или просто потому, что не имеет корней. Он нигде не может обосноваться, он не способен приобщиться ни к одной культуре, не способен влиться ни в один народ.

Туриста влечет к путешествиям любопытство – оно может быть искренним, а может и пустым. Зачастую турист довольствуется лишь осмотром нового места в поисках непривычного, того, что восхищает новизной и экзотичностью. Вместо того чтобы смотреть вокруг глазами местных жителей, «туземцев», он смотрит со стороны, стремясь найти что-нибудь диковинное, любопытное и зафиксировать это на фотографиях или в записной книжке. Но все это время турист остается совершенно чужим этому месту, этим людям и их переживаниям.

Паломник, странник, пилигрим – это совсем иное. Во-первых, в Священном Писании говорится о том, что все мы странники на земле. Что это значит? То, что у нас есть отечество, но оно находится не здесь. Наше отечество – на небесах, наше место там, но здесь мы не просто бродяги или праздные наблюдатели, которым любопытно, что происходит на земле. Мы глубоко и живо участвуем в ее судьбе. У апостола Павла есть строки, которые в переводе доктора Моффата[30] звучат как «Мы авангард Царства Небесного». Так оно и есть. Мы паломники в том смысле, что на земле у нас нет своего места, мы странники, но не туристы, мы – передовой отряд Небес. Мы посланы на землю, чтобы завоевать ее для Бога.