Хаос. Закон. Свобода. Беседы о смысла

Вот своего рода мудрый способ быть эгоцентричным и греховным – способ, который выводит вас из эгоцентричности и греховности. Потому что, как только вы действительно цените что-то вне себя, вы уже не сосредоточены на себе. Вы становитесь художником. Вы становитесь способны по справедливости оценить вкус, прикосновение, звук, видимую красоту – и получать от всего удовольствие с трезвостью. Это уже не тот первый уровень эгоцентризма, о котором я говорил.

Люди, которым присущ эгоцентризм, стараются все свести к источнику удовольствия для себя, в том числе – искусственно вызванные состояния души. Достичь таких состояний можно многоразличными способами. Не обязательно принимать наркотики, можно прибегнуть к таким вещам, как музыка, как видимая красота, и злоупотребить ими, профанируя их, если, вместо того чтобы любоваться красотой, я бы даже сказал, поклоняться ей, мы сведем ее на уровень жалкого средства самоудовлетворения.

Точно так же можно профанировать Бога или религиозный опыт. И нередко мы именно так и поступаем. Человеку, который ходит в церковь для удовольствия, можно было бы сказать: «Пожалуйста, проявите больше уважения к Богу. Ходите, но не старайтесь использовать для получения удовольствия Его или все то, что родилось вокруг Его имени, вокруг Него Самого в совершенно ином расположении духа». Ведь вы, наверное, понимаете, читая дивные молитвы великих мистиков, что они не были написаны в теплой комнате, в уютном кресле за письменным столом, на котором стояла бутылка вина и пепельница с сигарой. Эти молитвы вырвались из человеческой души в попытке перерасти собственную самость, собственную ограниченность. В них нашли выражение борьба за возрастание и зарождающаяся приобщенность к чему-то, что превосходит человека, что заставляет его склониться долу перед величием того, с чем он встретился. Так что когда мы наслаждаемся «художественной ценностью» молитвы, мы погрешаем против духа человеческого, который жил в этих людях, столь великих душой и заплативших так дорого за то, что мы воспринимаем, по-видимому, так легко.

То же самое относится и к церковной музыке, и к церковной живописи, и ко многому другому. Цель церковной музыки и церковной живописи никогда не была в том, чтобы украсить богослужение, украсить храм. Цель церковной музыки и церковной живописи – богопоклонение. Выражение того, что люди, создававшие эти произведения, настолько благоговели перед Богом, так высоко Его ценили, что и свои творения старались сделать достойными Его и того, как они Его переживали.

Вот тут-то и есть разница между тем, о чем я сейчас говорю, и пристрастием к наркотикам. Потому что такой опыт, такой мистицизм может быть передан другому. Когда мы видим этих гигантов духа, которые вели борьбу – в миру или в пустыне, – мы понимаем, что боролись-то они в той единственной настоящей пустыне, какой является человеческая душа, на той единственной глубине, какой является глубина трагедии человеческого становления. В процессе этой борьбы в них рождались молитвенные слова, или звуки музыки, или линии и краски, их опыт становился живым, и мы можем войти в него. Они действовали не из корыстных побуждений, их опыт перерастал их самих и становился опытом многих.

* * *

Мне кажется, в наши дни существуют две тенденции, более ярко выраженные, чем, скажем, в XIX веке. С одной стороны, есть люди, которым просто хочется получить удовольствие, приобрести опыт, приводящий их в доселе неведомый мир – более широкий и глубокий, более красочный и интересный, чем тот, в котором они живут. С другой стороны, есть люди, готовые дорого заплатить за то, чтобы войти в такой мир, но войти более творческим и бесповоротным образом. Здесь, думаю, важное слово – «бесповоротный». Творчество зависит от наших способностей. А то, что мы решаемся войти в этот мир бесповоротно, оборачивается усилием, подвигом. Я сказал вначале, что грех, пристрастие есть состояние преходящее, которое требуется обновлять, начинать с нуля каждый раз. Подлинный мистический опыт – не краткосрочное переживание, не что-то, что случилось, умерло, к чему надо вернуться сначала. Подлинный мистический опыт – это открытие того, что будет приносить плод час за часом и день за днем.

Возьмем примером блаженного Августина: он открыл для себя Бога, и это был поворотный момент, который привел его на совершенно новый путь. Каждому, кто в жизни делает подобное решающее открытие, приходится перемениться. Он не может остаться таким, каким был. И затем первоначальный опыт становится чем-то иным: открытие Бога ведет человека к открытию себя самого и, вместо ожидания очередной порции услаждающего, приятного опыта, ведет его к жизни честной, трудной, к новым подвигам в совершенно другом состоянии.