Хаосовершенство

— Там прочная порода, — объяснил Ганза. — А шахта уже не самая глубокая в мире — глубочайшая. Двадцать тысяч триста четырнадцать метров. «Науком» купил полигон, когда дырка едва дотягивала до двенадцати, и возобновил бурение, используя самые современные технологии.

— Об этом я и говорю: «Науком» взял и возобновил бурение, — продолжил гнуть свою линию Илья. — Ради чего?

— Восемь лет назад я подписал с корпорацией контракт, — сообщил Ганза. — Предположил, что мне понадобится емкий накопитель, и решил, что шахта, с точки зрения безопасности, то, что нужно.

— Ты был уверен в успехе?

— Я всегда уверен в успехе.

— И «Науком» поверил тебе на слово?

Лохматый гений вздохнул и терпеливо поведал:

— Илья, ты пропускаешь мимо ушей главное: «Науком» поверил не в меня, «Науком» поверил в то, что я сказал. «Науком» понял, что станции, вырабатывающей новую энергию, понадобится мощный накопитель. Я предложил шахту, идея была принята. Теперь понятно?

— Теперь — да, — медленно ответил Чайка.

Вопросы оставались, однако Ганзе удалось на время ослабить обуревающие ломщика сомнения.

— А вот у меня есть серьезный вопрос к тебе. — Лохматый гений стал предельно серьезен. — На совещании ты сказал, что сможешь взять под контроль все системы Станции. Ты знаешь, насколько сложный это комплекс. Поэтому я повторю вопрос: ты уверен в себе?

— Я знаю, что делает со мной «синдин» и на что я становлюсь способен, — негромко ответил Чайка. — Я смогу.

— Они смогут, — твердо произнесла Патриция. — Черт возьми, отец, они смогут!

— Ты сомневалась?

— До сих пор мы строили планы, а сейчас они становятся реальностью. Это…

— Заставляет нервничать?

— Будоражит.

— Ты становишься нетерпеливой.

— И мне нравится.

Грязнов благодушно рассмеялся.

«Судзуки» остался в бюро — пришло время плановой проверки, — и Пэт возвращалась домой вместе с отцом. Таратута сидел за рулем бронированного внедорожника, Олово занял соседнее сиденье, перегородку поднять не забыли, а потому Грязнов беседовал с дочерью без свидетелей.

— Иногда меня трясет от нетерпения, хочется, чтобы все случилось как можно скорее, хоть завтра, — призналась Патриция. — Но при этом я немного боюсь. Дергаюсь из-за того, что парни могли ошибиться в расчетах и нас ждет неприятный сюрприз.

— Ганза не ошибается.

— Ганза — настоящая машина. — Вспомнив о лохматом любителе пива, девушка тепло улыбнулась. — Он все подготовит, перепроверит, построит, но ведь завершать проект предстоит Чайке. Ему предстоит сыграть финальный аккорд.

— Не доверяещь Илье?

— Не в том смысле, который ты вложил в вопрос, — подумав, ответила Патриция. — Я знаю, что Чайка возьмется, несмотря на все свои сомнения. Это вызов, а Чайка слишком часто отступал, чтобы бросить все в очередной раз. Он возьмется, он хочет это сделать, но я боюсь, что задачка окажется ему не по зубам.

— Если это не сделает Чайка, это не сделает никто.

С этим утверждением Патриция спорить не стала.

— Мы подвели ребят к черте, — продолжил после паузы Кирилл. — Мы зажгли их, заставили петь их души, мы нашли нужные слова, а главное — мы в них не ошиблись. Мы собрали блестящую команду и раскочегарили ее до самого последнего предела. Они хотят сделать то, что нам нужно. И они это сделают. Или подохнут. — Грязнов усмехнулся и уточнил: — Или мы все подохнем.

* * *

Анклав: Цюрих.

Анклав: Москва.

Договариваться нужно вовремя

Этот разговор был невозможен — президент СБА Ник Моратти и директор московского филиала Службы Максимилиан Кауфман, мягко говоря, недолюбливали друг друга. Это было соперничество двух тигров, двух личностей, двух сильных мужчин, каждый из которых, закусив удила, стремился к собственной цели. Каждый отстаивал свой путь, а потому не выгода стояла на кону, а принцип.

Этот разговор был невозможен, но он не мог не состояться.

Откровенный разговор двух смертельных врагов.

Схватка длилась давно и подходила к финалу. Копья сломаны, кони убиты, доспехи изрублены, в руках мечи, впереди рукопашная. И… и безнадежная попытка отыскать компромисс.

— Хотел поговорить? — осведомился Кауфман.

Директор московского филиала СБА выглядел обыкновенно: черный костюм, черная спортивная рубашка с расстегнутой верхней пуговицей, непременные черные перчатки на руках — выбранный стиль мог показаться слишком театральным, однако, едва собеседник сталкивался со взглядом пронзительных голубых глаз Максимилиана, всякое желание острить пропадало. Со взглядом очень умных, очень цепких и очень холодных глаз. Взгляд Кауфмана заставлял позабыть и о костюме, и о невзрачной внешности. Взгляд Кауфмана показывал, что свою кличку — Мертвый — Макс, вполне возможно, получил именно из-за него, ибо не было в этом взгляде ни эмоций, ни чувств — только жесткость да холодный, равнодушный расчет.