Харагуа (ЛП)

Он произнес это так спокойно и уверенно, что у Эскобар пробежали мурашки по коже, он инстинктивно положил руку на эфес шпаги, но преданные адмиралу моряки выступили вперед, так что Эскобару показалось, что предреченный ему конец куда ближе, чем он воображал.

— У вас слишком длинный язык, — пробормотал он наконец. — И вы оказываете плохую услугу своим людям, оскорбляя человека, который мог бы помочь им отсюда выбраться, — он указал на собравшихся вокруг моряков. — Здесь все ваши люди? — осведомился он, чтобы сменить тему.

— Несколько человек отправились торговать с дикарями, — спокойно ответил Колумб. — И еще с десяток подняли бунт под предводительством некоего Порраса и ушли в лес. Но когда прибудет корабль, все они будут здесь.

— Никто не говорил, что корабль прибудет, — заметил Эскобар.

— Если Диего Мендес жив, то прибудет, — убежденно заявил адмирал.

— Вы слишком полагаетесь на этого человека.

— Бог пожелал сделать людей разными; одним из них можно доверить собственную жизнь, а другим нельзя доверить даже горсть навоза. К сожалению, лишь под конец жизни мы учимся отличать одних от других; однако я уже достаточно стар, чтобы разбираться в людях.

— Вы правы, — согласился Эскобар, махнув рукой в сторону моряков. — Вы стары, а они молоды и в людях не разбираются. Они доверили вам свои жизни, и вот результат.

— Позвольте мне не отвечать на это, я и так уже уделил вам гораздо больше внимания, чем вы заслуживаете, — адмирал устало поднялся на ноги. — Я передам вам письмо для губернатора, хотя сомневаюсь, что это имеет смысл, — усмехнулся он. — А впрочем, вы слишком трусливы, чтобы решиться порвать его: слишком много свидетелей, кто-нибудь непременно обвинит вас в измене. Подождите здесь.

С этими словами он направился в сторону скромной хижины, построенной для него под пальмами, где начал писать длинное письмо. Эскобар между тем изучал состояние прогнивших кораблей, чтобы с особым удовольствием обсудить это с адмиралом. Когда же тот наконец вернулся, едва волоча больные ноги, пораженные подагрой, Эскобар не преминул заметить:

— Шашень, конечно, сыграл с вами злую шутку. Но здесь достаточно древесины, а у вас должны быть хорошие плотники. Так кто же вам мешает самим построить корабль?

— Я думал, что Диего Мендесу понадобится не больше недели, чтобы добраться до Санто-Доминго, а еще через неделю прибудет помощь от губернатора, — ответил Колумб. — К тому же нам нечем распилить огромные стволы.

— Позвольте мне усомниться в этом. Думаю, дело в том, что вам стыдно возвращаться домой побитой собакой, в то время как вы мечтали вернуться с грузом золота, пряностей и овеянным славой первооткрывателя пути в Сипанго.

Адмирал не удостоил ему ответом, лишь смерил полным презрения взглядом и протянул свернутый пергамент.

— Возьмите и проваливайте ко всем чертям! — бросил он. — И пусть судьба этих людей черным пятном ляжет на вашу совесть — вашу и губернатора.

Диего Эскобар немного помедлил, прежде чем взять письмо, на мгновение даже показалось, будто он откажется его брать, но по выражению лиц моряков он понял, что рискует закончить свои дни прямо здесь, и, сделав над собой усилие, взял послание и направился к шлюпке.

— Хорошо, я передам ваше письмо губернатору, — проворчал он сквозь зубы. — Но что делать с ним дальше, будет решать он сам.

Когда гребцы взмахнули веслами, а бессовестный мерзавец повернулся к Колумбу спиной, адмирал моря-океана и вице-король Индий, в бессильной ярости сжал кулаки, чтобы не закричать, обращаясь к небесам, за что его вынуждают терпеть такие страшные унижения.

Если и существовало на свете живое существо, познавшее все муки ада, то это, вне всяких сомнений, был Христофор Колумб в тот злополучный день на пляже острова Ямайки.

8

Стали появляться трупы туземцев, мужчин и женщин, свисающие с деревьев на площадях и вдоль дорог, и никто не мог сказать, кто из них повесился, желая пожертвовать своей жизнью ради спасения Анакаоны, а кто просто покончил с собой, не желая смириться с участью раба, уготованной им испанцами.

Уже давно стало обычным делом, несмотря на то, что ни один закон не давал испанцам такого права, посылать туземцев на рудники по меньшей мере на восемь месяцев в году, а поскольку индейцы не сомневались, что в конце концов все равно умрут от истощения и побоев, то многие рассудили — лучше уж покончить с жизнью сразу, легко и безболезненно.

Мужчины месяцами не видели дома, женщинам приходилось отбиваться от домогательств колонистов, которые считали их чем-то вроде неодушевленных предметов, созданных для личного пользования. В итоге индейцы стали бежать с острова целыми семьями; вскоре это печальное явление достигло таких масштабов, что самому Овандо пришлось принимать решение по этому поводу, когда он обнаружил, что может в скором времени оказаться губернатором необитаемого острова.