Харагуа

— Не смешно! — проворчал де Торрес. — До сих пор по спине мурашки бегут, как вспомню. В конце концов мы все же смогли выйти в море и взяли курс на северо-восток — в самое скверное время года, без капитана, на корабле, который начинал трещать и стонать на трехметровой волне, отчего у нас сердце уходило в пятки. Пожалуй, это и впрямь было бы смешно, если бы не было так страшно; ведь мы даже понятия не имели; как вести себя при таком ветре и течениях, и, как часто бывает в подобных случаях, никто не решался взять на себя управление кораблем и разобраться с проблемой.

— А почему вы не взяли это на себя? — спросила немка. — Я бы вам доверилась.

— Как моряку? — рассмеялся тот. — Что я знаю о море помимо того, что оно огромно?

— Но вы же столько всего знаете и объехали полсвета.

— Я знаю о море примерно столько же, сколько знает о приготовлении яичницы человек, который каждый день ее ест, но при этом никогда не готовил. У нас были моряки, хорошо знающие свое дело, но, видимо, сама судьба ополчилась против нас, все попытки заканчивались крахом, — она покачал головой, словно пытаясь смириться с неизбежным. — Наконец, спустя долгих три месяца, мы наткнулись на английский берег.

— О Боже!

— В скором времени нас засекли, но мы уже успели повернуть на юг, и с тех пор удача не покидала нас до самой Сантоньи, куда мы в итоге добрались на целых восемь месяцев позже, чем собирались. Но на этом злоключения не закончились, поскольку после всех пережитых несчастий большинство людей попросту разбежались, предпочтя стать плотниками, пекарями или пастухами — только мы их и видели!

— Ну что ж, могу их понять.

— Я и сам был бы рад поступить так же, — признался дон Луис. — Сказать по правде, я готов был еще в порту бежать куда глаза глядят, лишь бы никогда больше не видеть этого проклятого моря; но все время помнил, что остаюсь единственной вашей надеждой когда-нибудь покинуть Эспаньолу, и вот я здесь, — он улыбнулся, как нашаливший ребенок, желающий вымолить прощение. — Пусть с опозданием на год, но все же я здесь.

— И кого же вы привезли? — спросил канарец.

— Шесть наших матросов нашли себе жен, и еще мы привезли с собой пять новых крестьянских семей, в общей сложности четырнадцать человек.

— А мне показалось, что здесь больше людей, — заметила донья Мариана, глядя в сторону корабля, стоявшего на якоре в трехстах метрах от берега.

— Все остальные — иммигранты, которые подрядились матросами, чтобы мы доставили их на Эспаньолу. Они с самого начала не собирались следовать дальше, — дон Луис де Торрес немного помолчал и добавил: — И я, кстати, тоже.

— То есть как? — удивился канарец.

— В Сантонье я познакомился с одной женщиной, вдовой моряка. Это добрая, благовоспитанная и обеспеченная женщина, просто идеальная подруга, чтобы провести с ней остаток дней. Но у нее двое детей и маловато решимости, чтобы отправиться за океан осваивать необитаемые острова, — он нежно взял в ладони руки Ингрид. — Я надеюсь, что вы поймете меня. Я тоже устал мотаться по свету, моя мечта — уединиться в Сантонье, в собственном особняке, чтобы в тишине и покое переводить Эразма Роттердамского и писать мемуары о том, что успел повидать за все эти годы.

— И вы проделали столь долгий путь лишь для того, чтобы сообщить нам об этом?

Дон Луис едва заметно покачал головой, по-прежнему не выпуская ее рук из ладоней.

— Я вернулся, потому что знал — я не смогу спать спокойно, если не увижу собственными глазами, что у вас все хорошо, а корабль благополучно прибыл к месту назначения. Мне до сих пор недостает капитана Соленого, никому другому я не могу так доверять.

— У меня никогда не было такого друга, как вы, — произнесла донья Мариана.

— А у меня никогда не было никого, кто заслуживал бы такой дружбы, — улыбнулся он с искренней любовью. — Это мальчик или девочка?

— Мальчик.

— Я так и подумал. Как его зовут?

— Луис.

— Право, стоило пересечь океан, чтобы услышать это, — прошептал растроганный дон Луис. — Видит Бог, действительно стоило! — он благоговейно поцеловал ее руки, после чего пожал руку канарцу. — Как мне вас благодарить? — спросил он.

— Благодарить? — удивился Сьенфуэгос. — Да что вы! Это мы должны быть вам благодарны по гроб жизни, а вы собираетесь благодарить нас лишь за то, что мы дали ваше имя нашему сыну. Что за глупости! — он дружески похлопал его по спине. — Давайте лучше поднимемся на борт. Мне не терпится встретиться с теми, с кем придется провести остаток жизни.

Из всего экипажа и пассажиров лишь шесть человек, закаленных множеством превратностей судьбы, четко представляли себе, что их ждет; остальные же будущие колонисты были женщинами, детьми и робкими мужчинами. Незнакомые пейзажи, неизведанная сельва, источающая манящие ароматы новых цветов и фруктов, влекли к себе и в то же время пугали. И теперь все они столпились у борта, чтобы посмотреть на тех, кому предстояло стать их проводникам и и наставниками на том трудном пути, на который им предстояло ступить.