Харагуа

— Алонсо де Охеда? — воскликнул изумленный Эрнан Кортес, не в силах скрыть своего восторга. — Но это невозможно! — он стиснул руку Охеды, не зная, как выразить свое преклонение. — Подумать только, сам капитан Охеда! Герой моего детства! Отец столько рассказывал о ваших подвигах. Вы же с ним вместе воевали под Гранадой.

— В самом деле? — удивился тот. — А впрочем, возможно. Столько людей воевало вместе со мной под Гранадой, всех и не упомнишь.

— Быть может, вы его вспомните, если я скажу, что он был вашим секундантом на дуэли.

— Друг мой, — ответил Охеда. — Я не помню даже многих из тех, кого убил, где уж мне помнить всех секундантов, верно?

— Понятно, — кивнул Кортес. — Вот только не могу понять, что вы делаете здесь, когда вас назначили губернатором поистине сказочного королевства Кокибакоа, расположенного в том месте, которое вы сами назвали Венесуэлой.

— Все упирается в проклятые деньги, друг мой! В наше время никто и пальцем не шевельнет, если ему не заплатить, и что толку даже от целого королевства, если нет средств, чтобы его завоевать, — невесело улыбнулся Охеда. — Вы случайно не знаете человека, который бы рискнул вложить деньги в это предприятие? Могу обещать, что уже через год его состояние увеличится втрое.

— Сказать по правде, у меня нет знакомых, кто имел бы больше сотни мараведи, но если вы все же найдете такого человека, я буду рад сопровождать вас в этой экспедиции. Я хорошо владею шпагой.

— Боюсь, что вы в полной заднице, — вмешался Бальбоа. — Вот уже несколько лет, как и многие другие, я надеюсь выбраться из этой забытой Богом дыры. Но увы, Санто-Доминго — это огромный капкан, из которого никому и никогда не выбраться.

И это было не просто личное мнение будущего покорителя Панамы и первооткрывателя Тихого океана; это было общее чувство всех тех, кто бродяжничал на улицах, голодал и потерял всякую надежду когда-либо принять участие в одной из мифических экспедиций в неизведанные земли, о которых они столько мечтали.

Прошло уже одиннадцать лет с тех пор, как европейцы ступили на землю Нового Света, однако единственным местом, которое им удалось освоить, по-прежнему оставался лишь этот остров.

А все истории о волшебных золотых копях, якобы обнаруженных на Твердой Земле, а несколько позже — на Кубе, Ямайке или Пуэрто-Рико, о несметных грудах жемчуга, который привозили из Кубагуа и Маргариты, были для этих несчастных солдат удачи все равно что пироги за стеклом булочной для голодных детей, они могли сколько угодно ими любоваться, но при всем желании не сумели бы достать.

Диего Мендес, еще не оставивший попыток найти корабли, на которых смог бы вывезти адмирала с Ямайки, прекрасно видел, что Овандо не торопится к ним на помощь. Не слишком надеясь на полные негодования проповеди брата Бернардино де Сигуэнсы, он принялся рассказывать о несметных богатствах страны Верагуа, лежащей, по словам туземцев, в десяти днях пути вглубь материка от Москитового берега, и люди действия, причисляющие себя к мифической расе конкистадоров, изнывали от вынужденного безделья.

Но единственное, что сейчас заботило губернатора — кого из своих верных приближенных наградить землями, индейцами и титулами, и он без промедления казнил бы всех тех, кто бы осмелился его критиковать.

Эта политика, мелочная и близорукая, единственной целью которой было заполучить плантацию сахарного тростника и с полдюжины работников, ставила личные интересы отдельных людей выше интересов молодой нации, стремившейся стать гигантской империей, и превращала жителей острова в сонных лентяев, как это происходит с горячим и резвым конем, если держать его в тесной конюшне.

С наступлением темноты таверна «Четыре ветра» становилась центром общественной жизни города.

По одну сторону сидели все те «кабальеро в потертых плащах», просиживая долгие часы в призрачной надежде, что кто-нибудь наймет их для исследования неведомых земель. Помимо бесспорного лидера, губернатора Алонсо де Охеды, среди них выделялся некий Хуан Понсе де Леон, которого здесь ласково называли просто Старик. Ему и в самом деле было больше сорока лет; но он обладал звонким певучем голосом и был преисполнен энтузиазма, свято веря, что избран самой судьбой, чтобы отыскать сказочный остров Бимини с его волшебным «источником вечной молодости».

Увы, Понсе де Леону так и не суждено было найти пресловутый источник; зато, после бесконечных скитаний он смог завоевать соседний остров Пуэрто-Рико и основать на нем город, названный его именем, а также исследовать Багамские острова и, наконец, открыть полуостров Флориду, став, таким образом, первым испанцем, чья нога ступила на землю нынешней Северной Америки.

У противоположной стены большого зала сидели все те, кто променял сумасшедшую мечту о счастье и свободе на известный принцип: «Лучше синица в руках, чем журавль в небе», и чьи стремления были направлены на учреждение рабства и распределение земель на Эспаньоле.