Он зарычал. Приподнял вооруженную руку и выплеснул часть переполнявшей его злобы, выстрелив в Измайлова. Еще и еще раз, не глядя. Боковое зрение отмечало лишь тень, готовившуюся покинуть Вахтанга вместе с духом.
Спецназовец по имени Гиго, обстреливающий позицию снайпера, даже не поднял оружие, защищаясь. Шерхан ожег его взглядом и указал вооруженной рукой на уцелевший миномет:
– Займись-ка делом.
Сказал он это спокойным голосом. И словно похоронил Гиго – для него он больше не существовал. А дальше его прорвало.
– Марк! – выкрикнул Шерхан, оставшийся один. Один на один со своим врагом.
Он подбежал к амфитеатру, рискуя обрушить мостки. И – все же обрушил их, не добежав до амфитеатра нескольких шагов. Упал. Его нога предательски скользнула по обломкам поручня, и он едва не сломал ногу.
Джемал снова выкрикнул имя подполковника. Он рвался в бой, попирая правила «четырехсотлетнего ронина». Дух его был неспокоен, а сам он напряжен. «Когда твой дух спокоен, не позволяй телу расслабляться, а когда тело расслаблено, не позволяй духу распускаться... Не позволяй противнику проникнуть в твое состояние». Но он, выкрикивая имя врага, пускал его в свою душу. Откликнется ли он? Бросит ли винтовку? Настоящий ли он ронин, каким представлял его Шавхелишвили по кличке Шерхан?
«Ружье не имеет себе равных. Но как только скрестились мечи, ружье становится бесполезным».
Его взгляд остановился на Артемове. Прикованный к перилам, тот был еще жив. Шерхан выбросил руку назад, откуда мог отработать по поселку миномет. Хотел что-то добавить к этому, но не стал тратить слов, словно в них была заложена энергия.
Гиго перебросил через плечо автомат и, пользуясь горящим «УАЗом» как прикрытием, подошел к миномету. В первую очередь он подтащил ближе мины с зарином. Глянув в темнеющее небо, он произнес короткую молитву.
Он мог по приказу того же полковника Шавхелишвили убрать снайпера. У «Подноса» максимальная дальность стрельбы с дальнобойным зарядом – четыре километра, с полным переменным – чуть больше трех. Минимальная дальность – восемьдесят пять метров. При скорострельности выстрелов в минуту с исправлением наводки – пятнадцать, без исправления – свыше двадцати эта мортира похоронила бы снайпера прямо в храме, откуда он вел огонь. Это предложение было услышано разве что богом, к которому накоротке обратился Гиго. Он стряхнул с себя нерешительность и вынул из ящика мину. Глянул вниз и обалдел: на опорной плите с грузозацепами, обеспечивающими устойчивое положение ствола миномета в момент выстрела, лежала еще одна мина. Кто ее туда положил?
Ясон Мамисашвили передернул затвор «вальтера» и ступил с ним на рыночную площадь старинного города... Уже отгремели выстрелы из пистолета Шерхана, отзвучал его рык, и сам он пропал за стеной огня. Ясон вышел за спину спецназовцу и негромко позвал его:
– Эй, швило! Куда это ты собрался стрелять?.. Даже не думай, – предупредил он «сынка». – Влеплю пулю в затылок и даже глазом не моргну. А ну-ка положи автомат на землю. Но прежде опусти мину. Без резких толчков. Понял меня?
– Кажется... да.
Гиго медленно присел, положил мину на землю. Он находился спиной к противнику, обратившемуся к нему на родном языке, – и это позволило ему незаметно отстегнуть ремешок на ножнах, крепящихся к бедру. Теперь ему ничто не мешало выхватить нож.
Он был спокоен. Чутье подсказывало ему, что его противник один. Решать – выполнять или не выполнять приказ Шавхелишвили – он будет потом. Вначале ему нужно ликвидировать угрозу. Он в это время походил на машину, внутри которой сработал механизм самозащиты.
Гиго, по-прежнему не поворачиваясь, стоя на одном колене, подыгрывал Ясону и упрощал задачу себе. Он снял автомат через голову и положил его рядом с опорной плитой миномета. Когда убирал руку, вытянул нож из ножен и взял его – по ходу – обратным хватом.
– Мне можно повернуться?
– Ты забыл про пистолет, швило.
– Да, точно.
Спецназовец левой рукой расстегнул кобуру, медленно вынул пистолет и отбросил его далеко в сторону.
– Теперь повернись, – распорядился Мамисашвили. – Я хочу посмотреть в твое лицо, засранец.
Гиго повернулся, поворачивая предплечье и маскируя за ним нож, рукоятку которого он прижимал к ладони мизинцем и безымянным пальцем. Холодное оружие в его руке выдавало только неестественное положение руки, как будто ее свело судорогой или он показывал средний палец.
Ему этого времени за глаза хватило, чтобы оценить степень угрозы. Ему угрожал из пистолета толстяк лет сорока с небольшим, в теплой шапке, похожий на партизана.