Характеристика

Ее лицо стало белее мела, громко хрустнули сплетенные пальцы рук. Склонив голову, Жанна уходит в клуб. Снимает с вешалки пальто. Опустив плечи, возвращается. Идет, сгорбившись, не поднимая глаз от земли, не вытирая бегущие по щекам слезы.

Перед тем как открыть дверь, она повернула ко мне лицо, яростная мука пульсирует во взгляде:

— Оставь ребенка в покое! Пусть я для тебя дрянь, но Петю не трожь! Слышал?!

В ту ночь я почти не спал. На одной чаше весов — все хорошее, что пережил с Жанной. И кажется, нет ничего весомей. Но потом как в дьявольском калейдоскопе: треп в «гайке», бьющие издевкой сотни взглядов. Я вскакивал, совал голову под холодную воду. Легчало, но ненадолго. Нет, все это кошмарный сон. Но оживала вечеринка! И снова меня вертит чертово колесо…

В конечном счете люди не будут за здорово живешь языками чесать. Наблюдали, сложилось определенное мнение. Я не без самолюбия. В перспективе — главный инженер завода, а тут… Оптимальный вариант: завтра звоню, встретил, мол, другую женщину, встретил, полюбил. Тот день оформить за свой счет… Да, извиниться перед дедом Сандю…

Разбудил меня будильник хозяйки, еле продрал глаза и понял, что опаздываю на работу, а тут еще добрых минут пять отнял на улице Васил Женишок. «Можешь ты, — интересуется, — выточить одну штуковину?» — «Могу, — ответил, — будь здоров». Он пристроился за мной и опять давай о прозвище, о том, что у баб только и дел…

— А вы с Жанной как? Друг друга понимаете? — И встал столбом.

Я верен принятому ночью решению:

— Всё уже поняли! Всё, конец!

Не понимает он, что ли? Головой участливо качает.

— Сестре ее тогда не так повезло…

— Что случилось-то?

— Что-что… С месяц назад приезжала мать их, у нас заночевала. Они все со Стойной шушукались. Ребенок, Петя то есть, сестры ведь родной сынок. Муж взял да и бросил сестру, та больная была, когда рожала, и…

К счастью, я успел схватиться за его мускулистое плечо. Кровь прилила к лицу, словно ветками исхлестали. Эх, сейчас бы, как в сказке, одно-единственное желание: быть рядом с Жанной, говорить ей добрые, теплые слова…

Завтра же возьму за свой счет, и уедем втроем… Петя по дороге закрывает мне глаза, а я страшно сержусь. Мы поем и рассказываем забавные истории…

— А у тебя гости, инженер! — издалека усмехается мне дед Сандю и подмигивает как заговорщик. В кабинете ждут тебя! — кричит вслед.

Не сбавляя оборотов, залетаю в кабинет. Скорее к телефону. Две двойки, пятерка… А Жанна стоит, прислонившись к стене у двери.

— Жанна!

Она словно этого и ждала. Взяв со стола свою сумочку, направляется к выходу. Остановилась на пороге, глядит поверх моей головы.

— Извини, — ее голос едва слышим, — извини за беспокойство. Хочу объяснить… Я встретила другого. Мы любим друг друга и собираемся… Прощай!

— Жанна!

Звук удаляющихся по лестнице шагов. Скорее к окну, еще успею окликнуть… Но у входа взвизгнула, тормозя, «неотложка». Дасев отправляется на визиты. Жанна, проходя мимо, кивнула ему. И все. Хрупкая, беззащитная, одинокая фигурка растаяла на утренней туманной улице.

Перевела Марина Шилина.

Светла Андреева СТРАХ И РАДОСТЬ

За восемь лет практики через его руки прошли тысячи пациентов, чье отчаянье и надежды повыветрились из его памяти. Он забывал лица, имена тех, кого привели к нему недуги. Сознание удерживало детали только что сделанной операции инфарктника, ожоги пострадавшего на пожаре, переломанные конечности попавшего в катастрофу. И было странно, почему сегодня, на утреннем обходе, в его память врезалось лицо девушки в лучистом обрамлении рыжих волос. Он запомнил его сердцевидный овал, подчеркнутый четкой, отнюдь не мягкой линией подбородка. В минуты, отведенные на осмотр, он призывал всю свою профессиональную строгость, но, вслушиваясь в тревожные ритмы сердца, видел упругие девичьи груди без того красного операционного шва, которому еще предстояло возникнуть между ними.

Он видел посмуглевшую от загара кожу, сильные, здоровые мускулы. Он забыл, что могут быть такие больные…

— Необходима операция, — заметил доктор.

Пациентка, отвернувшись, молча застегивала пуговицы на пижаме. «Боится…» — отметил про себя доктор. Он позабыл, что такое страх, и теперь с любопытством разглядывал ее. Ничего особенного в веснушках на щеках, если бы не глаза, под пристальным и глубоким взглядом которых доктор встал и безо всякой надобности занялся поисками ручки в верхнем кармане пиджака, залитого синими чернилами. Дежурства в «Скорой помощи» сделали его немногословным и решительным. Ему было тридцать три года, и он не ожидал, что может произойти в его жизни что-то не похожее на то, что он не раз переживал, сидя на краешке кровати своих подопечных. И трудно было объяснить, почему он вдруг почувствовал в себе какое-то мальчишеское волнение.