Характерные черты французской аграрной истории

Но большинство деревень никогда не достигло этого. Грамоты освобождения, которые сеньоры раздавали начиная с XII века в довольно[126] большом количестве, не были коммунальными хартиями. Они фиксировали древний обычай и зачастую видоизменяли его в интересах жителей. Они не давали права коллективного лица. Некоторые юристы, как в 1257 году Ги Фукуа (позднее — папа Климент IV), с полным правом могли утверждать, что «вся масса живущих в одном и том же населенном пункте людей» обязательно должна считаться «общностью» (université), способной выбирать представителей^{141}. Этот либеральный тезис обычно не имел последователей. Общины, не имевшие учредительного акта, юридические теории в течение долгого времени рассматривали лишь как преходящее явление. Ну, а если у жителей возникала необходимость урегулировать какое-либо общее дело, например договориться с сеньором о покупке вольности или же пожаловаться на какой-либо причиненный им ущерб? Не позднее XIII века уже было официально признано (сам обычай был гораздо древнее), что они могут большинством голосов заключать соглашения, принимать решения о расходах или о судебном деле (которое встречало порой хороший прием в королевских судах, даже если оно было направлено против судьи, сеньора) и выбирать для той или иной из этих целей уполномоченных, обычно называвшихся прокурорами или синдиками. Рассуждая логически, решения и полномочия должны были бы распространяться только на людей, голосовавших за это. Однако самый известный юрист XIII века, Бомануар, бывший высоким должностным лицом, признавал, что воля большинства была обязательна для всего коллектива. Но при одном условии, чтобы большинство включало кого-нибудь из числа наиболее богатых людей.

Это, несомненно, объясняется как тем, что не хотели позволить беднякам ущемлять «более обеспеченных», так и той тенденцией к цензовым ограничениям, которой руководствовалась монархия в ее отношениях с городскими кругами и которая еще в конце старого режима лежала в основе политики администрации по отношению к сельским сходкам. Терминология отражала неясность права: каким именем называть эти непостоянные ассоциации? В 1365 году крестьяне четырех деревень Шампани, принадлежавших к одному и тому же приходу, привыкнув действовать сообща с пятой деревней, жители которой были весьма строптивого нрава, навлекли на себя серьезные неприятности тем, что осмелились называть свое объединение словами corps и commune; им пришлось объяснять в парламенте, что они употребляли эти термины не «в собственном смысле», что они старались лишь показать, что речь идет не об отдельных людях, ничем не связанных^{142}. Однако в юридических текстах издавна было принято называть участвовавшие в процессах «компании», разумеется, не коммунами, но и не «такими-то и такими-то, проживающими в таком-то месте» (как делали, когда хотели подчеркнуть, что данный субъект не обладал правом юридического лица), а общиной (Communauté) такого-то, места: формула, уже полная смысла. Но после окончания дела прокуроры или синдики терялись в толпе, и группа возвращалась, очевидно, в небытие или по крайней мере впадала в дремотное состояние.