Heur[87]
легко было поместить там, где не станет bonheur;[88] создав такое истинно французское прилагательное, как heureux[89], оно перестало существовать. Поэты иногда еще пользуются: им, но не столько по доброй воле, сколько по требованию размера. Issue[90] процветает, а породившее его issir[91] упразднено, в то время как fin[92] здравствует, а его детище finer[93] умерло; cesse и cesser[94] существуют на равных правах. Verd не образует больше verdoyer[95], fête — fêtoyer[96], larme — larmoyer[97], deuil — se douloir и se condouloir[98], joie — s'éjouir[99], хотя то же слово joie образует se réjouir и se conjouir, точно так же как orguefl образует s'enorgueillir[100]. Прежде о людях говорили собирательно gent;[101] это легко произносимое слово вышло из употребления, а вместе с ним и слово gentil[102]. Мы говорим diffamé[103], но забыли, что происходит оно от устарелого fame[104], часто произносим curieux[105], но не помним cure[106]. Мы отказались от si que в пользу de sorte que или de maniére que[107], от de moi в пользу pour moi или quant à moi[108], от je sais que c'est qu'un mal в пользу je sais ce que c'est qu'un mal[109], хотя говорить по-старому было проще: в первых двух случаях помогала аналогия с подобными же латинскими выражениями, а в последнем — фраза была на одно слово короче и ее удобнее было произносить в надгробных речах. Обычай выбрал par consequent вместо par conséquence[110], но en conséquence вместо en conséquent[111], façons de faire вместо maniéres de faire[112], но maniéres d'agir вместо façons d'agir;[113] предпочел глагол travailler глаголу ouvrer[114], être accoutumé — souloir[115], convenir — duire[116], faire du bruit — bruire[117], injurier — vilainer[118], piquer — poindre[119], faire ressouvenir — ramentevoir[120]. Pensées заняли место pensers[121], которые так чудесно выглядели в стихах. Мы говорим grandes actions, а не prouesses[122], louanges, а не loz[123], méchanceté, а не mauvaiseté[124], porte, а не huis[125], navire, а не nef[126], armée, а не ost[127], monastére, а не moustier[128], prairies, а не prées…[129] А ведь все эти одинаково прекрасные слова могли бы жить рядом в языке, безмерно обогащая его! Обычай путем прибавления, изъятия, перестановки или изменения нескольких букв обратил fralater в frelater[130], preuver в prouver[131], proufit в profit[132], froument в froment[133], pourfil в profil[134], pourveoir в provision[135], pourmener в promener[136], pourmenade в promenade[137]. Тот же обычай требует, чтобы прилагательные habile, utile, facile, docile, mobile, fertile[138] одинаково оканчивались и в мужском и в женском роде, тогда как vil[139] в женском роде дает vile, a subtil[140] — subtile. Он изменил старинные окончания некоторых слов, превратив scel в sceau[141], mantel в manteau[142], capel в chapeau [143], coutel в couteau[144], hamel в hameau[145], damoisel в damoiseau[146], jouvencel в jouvenceau;[147] при этом мы никак не можем сказать, что французский язык много выиграл от этих замен и подстановок. Так ли уж полезно для языка во всем подчиняться обычаю? Не лучше ли стряхнуть гнет его деспотической власти? А если следовать обычаю, то надо вместе с тем прислушиваться и к голосу разума, который подсказывает нам, как избежать путаницы, и вместе с тем помогает определять корни слов и связь, существующую между живым языком и языками, его породившими.Лучше ли писали наши предки, чем пишем мы? Превосходим ли мы их в умении выбирать нужные слова, в изяществе слога, в ясности и сжатости изложения? Об этом много спорят, но не могут прийти ни к какому решению. Споры эти вовек не кончатся, если мы будем следовать примеру тех, кто сравнивает какого-нибудь бездарного писаку прошлого века с нашими самыми прославленными авторами, стихи Лорана{162}
, которому платили деньги, чтобы он больше не писал их, со стихами Маро и Депорта{163}. Чтобы найти правильный ответ, нужно противопоставить один век другому и сопоставить одно превосходное произведение с другим, например, лучшие рондо Бенсерада и Вуатюра с теми рондо, которые я привожу ниже; история сохранила нам эти стихи{164}, но кто и когда их написал, мы не знаем.