Харама

— Такой уж порядок. Мы должны оставить тело как есть и никого к нему не подпускать.

— Плохой порядок. Нельзя держать человека в таком виде.

— Да им-то что, мертвым, они ничего не чувствуют и не переживают, — вмешался посетитель, который слушал, облокотившись о стойку.

— Этого ты не знаешь, — возразила женщина, — все равно им или не все равно. Но даже если и все равно, это нехорошо: мертвого надо так же уважать, как и живого.

— Нет, не так же, а больше. Больше надо его уважать, чем живого, — сказал жандарм. — Ему причитается больше уважения.

— Конечно, — сказала Аурелия, поворачиваясь к посетителю. — Вот послушай, допустим, оскорбляют твоего отца. Когда тебе будет обиднее: если он жив или если уже умер?.. Беги, Гумерсиндо, тебя соединили.

Зазвонил телефон, и жандарм поспешно снял трубку.

— Слушаю!..

В павильоне стало еще тише, все повернулись на стульях, чтобы услышать Гумерсиндо.

— Слушаю! Сеньор секретарь?..

Кто-то из сидевших за столиками в самом дальнем углу шикнул на пьяную компанию, чтобы не мешали слушать разговор.

— Сеньор секретарь, говорят из Сан-Фернандо-де-Энареса, жандарм Гумерсиндо Кальдерон к вашим услугам!.. Что вы говорите? — Пауза. — Да, сеньор. — Он покивал головой. — Да, да, сеньор, из патруля на реке Хара… Что вы говорите?..

Теперь слушали все посетители, игра была прервана, карты лежали рубашками кверху на мраморе столика.

— Докладываю, — продолжал Гумерсиндо, — что здесь сегодня вечером произошел несчастный случай, утонула молодая девушка, по предварительным данным проживавшая в Мадриде, которая участвовала в купанье со своими… Слушаю, сеньор секретарь! — Пауза. — У плотины, да, сеньор, неподалеку от… — Снова пауза. — Хорошо, сеньор секретарь! — Пауза. — Конечно, понял, сеньор секретарь! Да?.. — Он слушал и кивал. — Да, да, да, сеньор… До скорой встречи, сеньор секретарь, к вашим услугам.

Немного подождав, он повесил трубку. Разговоры за столиками возобновились. Жандарм вернулся к стойке, взял свою треуголку и надел ее.

— Спасибо, Аурелия. — Он вышел из павильона.

Тито и Даниэль несли одежду. В роще к ним присоединился Рафаэль с товарищем, которые успели уже одеться. Выйдя из-под деревьев, они увидели силуэты оставшихся на мысу: все сидели, только жандарм шагал взад-вперед по берегу. Хосе Мариа подошел взглянуть на труп. Жандарм сказал:

— Передайте мне вещи… — и кивнул на Луситу. — Ее надо прикрыть.

Одежду свалили в кучу на песок, и Даниэль, присев на корточки, принялся разыскивать вещи Луси.

— Отойди, Тито, мне ничего не видно…

Он поднимал одежду к свету, который шел от закусочных, чтобы разглядеть, и наконец нашел свернутые все вместе вещи Луситы.

— Давай сюда, — сказал жандарм.

Пока сверток переходил из рук в руки, он развернулся и выпали босоножки и белье.

— Осторожнее, — сказал жандарм Даниэлю. — Подними. Ничего больше нет?

Уже возвращался пожилой жандарм, слышно было, как скрипели доски мостика.

— Еще что-то должно быть, по крайней мере сумка и судок.

Даниэль снова стал рыться. Себастьян и Паулина искали свою одежду.

— Вот они. Кажется, все.

Молодой жандарм принял вещи. Второй уже подошел к толу и платьем накрыл Луситу с головой. Платье было из набивного ситца, красные цветы на желтом фоне. Ноги оно не прикрывало.

— Посмотри в сумке, нет ли еще чего-нибудь.

Молодой жандарм нашел полотенчико в синюю полоску и передал его Гумерсиндо, который закрыл им ноги Луситы. Потом сложили в сумку босоножки и белье, поставили ее судок рядом с трупом.

Даниэль спросил:

— Надо мне, наверно, подняться наверх предупредить остальных. Как вы думаете?

— Спроси сначала у этих, разрешат ли.

— Да, конечно.

Гумерсиндо подошел к молодым людям, громко сказал, обращаясь ко всем:

— Послушайте меня: я только что связался с властями, с секретарем суда, и доложил о случившемся, он сказал, что сеньор следователь и он сам прибудут сюда максимум через три четверти часа. Я сообщаю вам об этом для того, чтобы вы не проявляли нетерпения и знали, как обстоят дела. Вот и все. Можете одеться.

Пятеро пловцов стали разбирать свою одежду. Что-то упало на мокрый песок, блеснул никель — из брюк выпала губная гармоника.

— Ты смотри, вон что нашлось! — сказал один из них.

Наклонился, поднял гармонику и постучал ею о ладонь, стряхивая песчинки. Тот, который был в мокрых брюках, вытащил из кармана едва начатую пачку «Честерфилда».

— Вон сколько пропало, жалко, — сказал он, показывая товарищам раскисшие сигареты.

— У тех вон потери побольше.

— Это верно.

Он швырнул сигареты в воду, потом стал на берегу отжимать свои брюки, глядя, как пачка разваливается и медленно плывет к плотине.

Паулина сказала:

— Мне страшно идти одной, Себастьян. Пойдем со мной, постоишь поблизости, пока я переоденусь за деревом. Одна я боюсь.

Они вдвоем пошли к роще, а Даниэль заговорил с Гумерсиндо.

— Вы знаете, с нами приехали еще ребята, и сейчас они ждут нас там, наверху. Я хочу пойти сказать им, ведь они ничего не знают, предупредить, если можно.

— Как вы сказали, где они?

— В кафе по ту сторону шоссе, знаете?