Харама

— Знаете что, — сказал Маурисио, — вы меня обижаете такой просьбой. Мне даже странно, что это говорите мне вы. Во-первых, вы не знаете своих друзей. А во-вторых, не знаете моего обычая: в моем доме никого за глаза не обсуждают. Ясно? Тут вы дали маху. Держите шестьдесят. — И протянул ему сдачу.

— Простите, Маурисио, еще раз извините, — сказал мужчина в белых туфлях, принимая мелочь. — Сегодня я что-то все говорю невпопад. Видно, не в ударе. Может, высплюсь и завтра проснусь другим. — Он спрятал бумажник. — Значит, до завтра, спокойной ночи.

— До свидания, — ответил Маурисио. — Вам не в чем извиняться. И пусть луна вам светит до самого дома.

— До завтра, — попрощался Лусио.

Мужчина в белых туфлях мгновение постоял на пороге, глядя, высоко ли луна. Потом обернулся и с серьезной улыбкой сказал:

— Дойду еще при луне. Всего. — Поднял руку и вышел.

— Ну и парень! — сказал Лусио, когда тот ушел. — Клянусь, он мне нравится.

— Человек он что надо, — неторопливо вымолвил Маурисио. — Подумать только, как его огорчило, что он потравил. Я даже удивился.

— Это задело его самолюбие, — сказал Лусио. — А в общем — кто его знает. Может, ему показалось, что для воспитанного человека такое непозволительно. Что-нибудь вроде этого.

— Я знавал и других людей, с которыми бывало точно так же. Если что-нибудь случается, они становятся как больные. Хоть бы этот случай их и не касался.

— И я таких встречал. Это люди впечатлительные, у которых сильные ощущения действуют на какой-нибудь орган, ну, там на печень, на желудок или еще на что-нибудь.

Внезапно появилась Хустина:

— Отец, вы сегодня не собираетесь ужинать? Все остыло. И плита уже совсем погасла, разогреть не на чем.

— Поужинаю, не беспокойся.

— Ну, мы с матерью ложимся спать. Так что управляйтесь сами. — Резко повернувшись к Лусио, она продолжала: — А вы что тут делаете до сих пор?

Голосу она постаралась придать побольше строгости.

— Я ждал, чтоб ты пришла, моя хорошая, и сама меня выставила за дверь.

— Ладно, ладно! Я думаю, что уже хватит! — Она провела ладонью у горла. — Насиделись!

— Так что? Ты меня выставляешь за дверь?

— Я? Боже упаси! Это дело отца. А еще лучше, если вы сами уйдете, как положено.

— Ты здесь главнее отца. Во всяком случае, для меня.

— Конечно, конечно. Отца, я вижу, вы покорили. Он уже не может ни поужинать, ни закрыть кафе, ни пойти спать — ничего. И все ради того, чтобы любоваться вами. Вы что же, думаете, все могут питаться воздухом, как вы, наподобие индийских факиров?

— Клевета, Хустинита, — рассмеялся Лусио. — Я ем, как все, только распределяю еду по-другому.

— То-то вы и стали как пугало! И нечего звать меня Хустинитой, я вдвое тяжелее вас. Ладно, — сменила она тон, — оставайтесь тут вдвоем и делайте, что хотите. Я пошла спать. До завтра, отец.

— Спокойной ночи, Хусти, отдыхай, дочка.

— А мне?

— Вам? — улыбнулась Хустина, сверху вниз глядя на сидящего Лусио. — А вам и «спокойной ночи» не скажу. Вы даже этого не заслуживаете. — И скрылась в коридоре.

Лусио потянулся:

— Что ж, дружище, послушаюсь я твою дочь. Пойду домой. Завтра у меня дела.

— У тебя?

— Удивляешься?

— Ну и ну, еще бы!

— Я не хотел тебе говорить, пока не буду знать наверняка, но, раз уж проговорился, скажу. Так, знаешь, ерунда, случайная работенка, на которую я наткнулся на днях.

— Тогда выкладывай.

— Да просто надо сделать замес-другой, то тут, то там — в окрестных деревнях. Булочки, торты и тому подобное, понимаешь? Есть один человек — кондитер, который ходит с праздника на праздник, он и приглашает меня в помощники. Месяца на полтора, дней по пять в неделю в каждой деревне. Завтра я первый раз встречусь с ним, и если увижу, что он — ничего, решусь. Ну, что скажешь?

— Да хорошо. Если дядька порядочный, ты неплохо заработаешь.

— Насчет денег я особенно не рассчитываю, много не будет. На вино да на табак — и то неплохо, верно? Единственно, чего я опасаюсь, — это своего возраста. Дядька этот меня в глаза не видал, и ему про мои годы не сказали. Договаривались пока что через третьих лиц. Поэтому я и боюсь: а ну как он от меня откажется, захочет молодого, который попроворнее.

— Да нет, не думаю. Тут важно умение. Разве дело в возрасте? Чем человек старше, тем больше у него опыта.

— Дай-то бог. Я бы с удовольствием. Уж не знаю, сколько лет вот эти руки не замешивали тесто. Ну вот, я тебе сказал, теперь пойду, и быстро. — Он уперся руками в колени, стараясь подняться. — Должно быть, уже поздно, и тебе пора ужинать.

Он встал.

— Без десяти час, — сказал Маурисио.

Лусио потягивался, одергивал брюки, сгибал в коленях ноги, затекшие от долгого сидения.

— Ну, пока, до завтра.

— Удачи тебе. Потом расскажешь.

— Конечно. Если только все это не окажется мыльным пузырем. Спокойной ночи.