Харассмент

«Когда я была студенткой, ко мне приставал преподаватель. К счастью, это не зашло так далеко, как у Инги с ее боссом, но я помню, как мне было тогда плохо. И невозможно было даже пожаловаться. Он был заведующим кафедрой, все его любили. С матерью у меня были плохие отношения. Я рассказала подруге, а она сказала: ты дура, надо пользоваться. Плохая была подруга, но я тогда еще этого не понимала. Мне было противно, я пропускала его пары, шарахалась от него в коридоре. Ужасное время, и оно закончилось, только когда я выпустилась. Мне тогда не хватило смелости этому противостоять. Поэтому лучи поддержки, Инга! Только тот, кто через это прошел, знает, как это тяжело».

Инга едва не плакала от умиления и раскаяния. Она даже не подозревала, что всколыхнула такую важную проблему, что было так много женщин, понимавших ее. И все они сочувствовали ей, в то время как сама Инга, раньше читая подобные признания, испытывала только равнодушие, а то и злорадство. Теперь ей хотелось повиниться перед каждой, очистить душу и стать еще более достойной восхищения. Поддержка делала Ингу мягкой и особенно сентиментальной. Даже то, что в офисе никто явно не торопился вставать на ее сторону, сейчас не злило Ингу, а только печалило. Да, это тяжкая ноша – говорить правду. Она делает человека одиноким. Но Инга была не просто сильна – она видела, как важна ее правда для других людей, поэтому обязана была идти до конца.

Собравшись с духом, она написала продюсеру Татьяне. Чего ждать, если она была согласна еще утром? Блеск софитов в воображении Инги, однако, померк. Ей больше не хотелось просто красоваться на экране, ей хотелось стать символом перемен. Инга почти с воодушевлением думала, что интервью обернется для нее окончательным отчуждением в офисе, новыми оскорбительными комментариями – их изрядную порцию она прочитала под каждым сочувственным постом. В своем подвижническом рвении она была готова и на это. Она намеревалась совершить настоящий, исторического масштаба подвиг, и перспектива принести себя в жертву на глазах у публики казалась даже более радужной, чем грядущая слава звезды ютуба.

Вечером она встретилась с Антоном, но быстро поняла, что напрасно: прошедший день принес ей столько сильных переживаний, что на хорошее настроение не осталось сил. Инга апатично помешивала трубочкой лед в стакане и слушала, как Антон болтает о своем. Он выглядел таким беспечным, что к Ингиной утомленности добавилась досада. Мог бы наконец обратить внимание на то, что она ведет себя тише обычного. Она удивлялась, как это он до сих пор не наткнулся на ее пост – может, не сидит в фейсбуке? – но хотя Ингу это должно было радовать, ее это возмущало, как неопровержимое доказательство того, что на самом деле она ему безразлична. Когда Антон наконец спросил, не случилось ли что-то, Инга назло буркнула «нет». Разговор дальше не клеился. Антон смутился и пытался ее развеселить, Инга холодно отвергала его старания, через полчаса заявила, что устала и отправляется домой спать. Отрывисто чмокнув Антона в щеку, Инга уехала на такси, хотя идти до дома пешком ей было двадцать минут.

На следующий день Ингу вызвали к Кантемирову. Начитавшись очередных сообщений с поддержкой, она приказала себе не волноваться и смело отправилась в его кабинет. Он располагался на самом верхнем этаже и был огромен – тут отлично поместилась бы целая квартира. За все то время, что Инга работала в компании, она заходила в этот кабинет только однажды, когда привела журналиста на интервью, но задержалась не дольше нескольких секунд. Илья, который должен был присутствовать при разговоре, тут же мягко выпроводил ее и закрыл дверь.

Одна стена здесь тоже была стеклянной (все та же обязательная демократичность), сквозь нее виднелась приемная. Вторую до самого потолка занимали книжные стеллажи, укомплектованные штабелями книг. Корешки были в основном бордового и зеленого цвета, с золотыми надписями. Инга гадала, есть ли среди этих книг хоть одна, которую в самом деле читали, или все они были куплены для украшения. В дальнем конце кабинета стоял исполинский кантемировский стол, в лаковой поверхности которого отражалось небо. Небо же и занимало собой еще одну стену, представлявшую собой сплошное окно. Инга немного обомлела, когда только вошла, – первое, что она увидела, была беспредельная голубизна. Только когда она сделала несколько шагов по ковру, внизу показались сверкающие дома и река, по которой плыл катер. Отсюда река казалась гладкой, как полотно, на котором плывущий катер оставляет затяжку.

Помимо Кантемирова, в кабинете было еще два человека: начальники юридической службы и отдела кадров. Они сидели по бокам от Кантемирова, а по другую сторону стола, в паре шагов, стоял одинокий стул. Инга поняла, что он предназначается ей, и безропотно села, тесно сжав колени и сцепив руки. Ей вспомнились клипы, где девушки приходят на прослушивание и танцуют перед комиссией унылых старичков.

– Инга, нам бы хотелось понять, что произошло, – бесстрастно начал Кантемиров.