Харассмент

Оставшийся день был похож на пунктирную линию: череда долгих пустот, когда Инга ничего толком не осознавала и ни о чем не думала, и мгновений резкой ослепительной ясности. Эти моменты случались каждый раз, когда она заходила на ютуб и смотрела на счетчик просмотров. Ингу постоянно тянуло его проверять. Цифры росли и росли – двести тысяч просмотров, триста, триста пятьдесят. Под вечер это даже стало ее развлекать, словно игра, никак с ней не связанная. Инга вела сама с собой соревнование, загадывая число и сравнивая его со счетчиком.

Один раз она машинально зашла в фейсбук и в первом же посте увидела ссылку на интервью. «Достойный разговор. Не ожидал от Арефьевой такой адекватности, думал, она в любой ситуации будет топить за девушку. Рад, что ошибся. Лучший выпуск на злободневную тему». Инга торопливо щелкнула по крестику в углу и соцсети больше не открывала.

Максим пытался ее поддержать. Он с жаром строчил сообщения одно за другим, где проклинал Маргариту, Илью, новые медиа и извечную погоню за сенсациями. Инга отвечала вяло. Гнев для нее был слишком энергичной эмоцией. Она же не испытывала вообще никаких.

На следующий день, однако, болевой шок начал проходить. Инга, не понимая, как это возможно, проснулась, почистила зубы, накрасилась, и все это неожиданно далось ей без особого труда. Из нее раз за разом выколачивали все жизненные силы, но потом оказывалось, что крупица их неведомым образом уцелела и уже вновь пустила ростки.

Инга помнила, что должна принять решение: уволиться или остаться, потому что ее нынешнее бездействие будто бы терзало ее свирепее, чем любой однозначный выбор. Она опять сказала себе, что подумает об этом днем, но снова ни о чем не подумала. Так повторилось на следующий день и на следующий. Каждый раз Инга находила отговорки: вот допишет пресс-релиз и тогда уж точно засядет за «Хедхантер», сейчас поужинает – и составит план действий. Однако она так ни за что и не взялась.

В глубине души Инга знала, почему медлит. Отсутствие решения позволяло ей сохранять иллюзию собственного достоинства. Если бы она решила уволиться, это обрекло бы ее на мучительные собеседования и последующие унизительные отказы. Если бы окончательно решила остаться, это бы означало, что она сдалась, покорилась. Оба варианта грозили ей позором, через который Инга не готова была пройти, и потому она незаметно выбирала третий – не принимать решений.

Она ходила на работу, выполняла какие-то задания, почти ни с кем не разговаривала и по-прежнему успокаивала себя, что это временно. Вот-вот она соберется с силами и возьмет свою жизнь в руки. Но никаких сил просто не было. Инга все время чувствовала себя разбитой, что угодно могло довести ее до слез. В пятницу утром она расплакалась оттого, что у нее убежал кофе. Позже – еле успела закрыться в кабинке туалета, прежде чем разразилась рыданиями потому, что Ильина из маркетинга не ответила на ее приветствие (которое, возможно, не расслышала). Чтобы поднять себе настроение, в субботу Инга решила посмотреть романтическую комедию, но и это привело к непредвиденному провалу. Она начала шмыгать носом к концу первого часа, а финальные сцены уже почти не различала, так у нее глаза опухли от слез. Хэппи-энд истории главной героини напомнил ей о жирном кресте, который отныне стоял на ее собственной личной жизни.

Дни постепенно превратились в набор одинаковых мыслительных циклов, до того коротких, что, прокручивая их в голове по сто раз, Инга к вечеру уставала до изнеможения. Уйти с работы или остаться. Любое решение уже принесло бы облегчение просто потому, что остановило бы заевшую пластинку в ее голове, но когда Инга почти убеждалась в верности одного из вариантов, второй тут же казался ей то более легким, то более правильным, и пластинка запускалась по кругу.

Выходные Инга провела дома, то принимаясь плакать от одиночества, то боясь выйти на улицу, чтобы не встречаться с людьми, а вечером в воскресенье поняла, что так и не озаботилась причиной не ехать на тимбилдинг.

На следующее утро Инга вышла из дома с безнадежностью осужденного на казнь, добралась до офиса и смиренно села в арендованный автобус.

Дорога туда напомнила Инге поездку на школьную экскурсию с той существенной разницей, что она, всегда самая популярная девочка в классе, сейчас впервые в жизни очутилась на дне социальной иерархии. Инга заняла место у окна в середине автобуса, а дальше с немым изумлением наблюдала, как люди, едва скользнув по ней взглядом, слегка ускоряют шаг и садятся к кому-то другому. Автобус был полупустым, и в конце концов кресло возле нее так и осталось свободным. Инга отвернулась к окну, пытаясь скрыть в очередной раз набежавшие слезы. Ей даже не столько было обидно, что никто не сел рядом, сколько ужасала перспектива провести со всеми этими омерзительными бессердечными людьми целых два дня.