Кузьма Ильич тихо, чтобы не скрипнула, закрыл дверь в комнаты, сел в кресло Александра Петровича и зажёг на столе лампу. Через минуту к ней слетелись июльские легкокрылые белые и жёлтые мотыльки и стали виться вокруг. Старик наблюдал, как горячий воздух из тонкого стеклянного сопла лампы подхватывал их и возносил под потолок открытой веранды; мотыльки, поднявшись до самого верху, разлетались в стороны, кувыркаясь, падали вниз и снова летели к горячей струе воздуха. Некоторые подлетали слишком близко, их крылышки обгорали, и они падали и бились на белой скатерти, оставляя под собой пыльные пятнышки. Кузьма Ильич с жалостью смотрел на них и понимал, что ничего не может сделать: сидеть в комнатах было душно, на веранде без света уже темно, не почитаешь, оставалось только отгонять их, но это было глупо и смешно. Он вздохнул и взял со стола стопку газет. Их перед отъездом бросил Александр Петрович, он их и привёз из города по просьбе Кузьмы Ильича; сам же по срочному делу, несмотря на выходной день, уехал в Харбин, потому что из Беженского комитета пришла телеграмма о том, что из Благовещенска в Сахалян перебежало несколько крестьянских семей. Прочитав телеграмму, Александр Петрович сильно взволновался и сказал, что ему надо срочно ехать в Сахалян. Анна Ксаверьевна расстроилась, но час назад проводила его на вокзал, вернулась и ушла в дом.
«Что там за новости такие?» – думал старик. Единственное, что немного утешило его и Анну Ксаверьевну, – это то, что на обратном пути из Сахаляна Александр Петрович мог заехать в Барим и навестить в лагере Сашика.
Рука Кузьмы Ильича потянулась к газетам, но почему-то остановилась. Он посмотрел на стопку – верхней лежала харбинская «Русское слово»; он её не очень жаловал из-за ёрнического, издевательского тона статей; у него давно уже определилось предпочтение к газете «Заря» – все публикации в ней были взвешенными, нейтральными и никому не навязывали своего мнения. Однако верхней в стопке лежала «Русское слово», и Кузьма Ильич знал, что «Зари» здесь нет.
Он всё же дотянулся.
«Русское слово» была старая, аж за 29 мая, и сложена наверх статьёй «Подробности обыска в советском консульстве», однако он, как все русские в Маньчжурии, уже знал об этом событии во всех подробностях и даже больше. Все маоэршаньские дачники, которые приехали сюда в первых числах июня, то есть почти месяц назад, успели рассказать, чаще всего вторя газетным статьям или комментируя их, о том, как это было. Рассказывали, что 27 мая, в понедельник, полиция окружила большой особняк консульства, выбила окна и двери и ворвалась. Сначала говорили только, что во всех комнатах советские коминтерновские агенты жгли секретные документы и чуть ли не устроили большой пожар, а несколько десятков человек засели в подвале, вроде как они проводили там секретное коммунистическое совещание. Потом в газетах появились фотографические снимки, сделанные с обнаруженных при обыске документов, но тут же японские газеты сообщили, что все эти документы «сфабрикованы белогвардейцами, служившими в китайской полиции», да к тому же сфабрикованы плохо. Потом к Слободчиковым на дачу приехал харбинский присяжный поверенный Григорий Наумович Минский, который рассказал, что китайский суд не представил защите ни одного подлинного документа и не разрешил осмотреть здание консульства. Его и ещё то ли троих, то ли пятерых харбинских присяжных советская администрация КВЖД наняла защищать тридцать девять арестованных в консульстве советских граждан. По его словам выходило, что нет сомнений, что это агенты, но, с другой стороны, не было и доказательств.
Потом суматоха и ажиотаж стали стихать, и появилось опасение, что Советы этого так не оставят, и вот Кузьма Ильич вытащил из вороха газет привезённую Александром Петровичем вырезку из почти свежей берлинской эмигрантской газеты «Руль» со статьей «Вторжение в Монголию». Слухи о подготовке красных к войне распространились быстро и захватили все умы. Эти слухи дошли и до Анны Ксаверьевны, и она забеспокоилась за сына – его летний лагерь находился на станции Барим, на половине пути от Харбина к советской границе. Однако слухи слухами, но пока снова, как и в случае с найденными якобы в консульстве документами, ничего не было подтверждено.