Харбинский экспресс-2. Интервенция

– Это господин полковник вам скажет. А пока вы с господином штаб-ротмистром здесь побудете, под нашим попечением.

– А мой управляющий? У него дела.

– Насчет него указаний не было, – ответил агент.

– Ну, в таком случае…

Мадам Дорис о чем-то пошепталась с управляющим. Агент, стоявший поближе, навострил уши. Но, как ни старался, слов не разобрал – за исключением всего двух, сказанных хозяйкой. Произнесла она что-то вроде: «Заодно порадуемся», – впрочем, произнесла тихо, так что нельзя было ручаться.

Иван Дормидонтович степенно поклонился, пригладил бороду и вышел из кабинета. Второй агент проводил его задумчивым взглядом.

Между тем в потайном кабинетике разговор шел нешуточный:

– Да вы что, сударь, в своем ли уме? – говорил полковник. – Хорошее лекарство, редкое – это одно. Восток есть Восток: тут всякое может быть. И разнообразнейших тайн просто не перечесть. Но панацея ваша – вовсе другое. Я ведь это воспринял так, вроде фигуры речи. Думаю: изобрел доктор редкое снадобье и назвал панацеей – в переносном, стало быть, смысле. А вы вон куда повернули! Это уж прямо как в сказке: побрызгали богатыря мертвой водой – и зажили на нем раны, побрызгали живой – и вовсе стал как огурчик.

– Да говорю вам, что так и есть!

– Да? Очень хорошо. Докажите.

– В том-то и дело, что не могу! – простонал Павел Романович. – Нет у меня с собой лауданума. Посудите сами – кто ж такое сокровище будет при себе-то держать?

– Резонно, – согласился полковник. – И где ж сей эликсир пребывает?

Дохтуров молчал.

– Темните, – заключил полковник. – Не хотите правды сказать. Или вовсе меня за нос водите. Но знайте: лучше вам тогда и на свет не родиться, право слово.

– Я могу взять лауданум обратно, только если вы меня отпустите, – угрюмо сказал Павел Романович. – А запрете в холодной – тогда, скорее всего, лишусь его навсегда.

– Мы привезем его сами. Скажите, где он? В чем заключено ваше средство? Бутылка, фляга, бочонок? Ну, что вы молчите?

Немыслимая, глупейшая ситуация.

Нужно ответить: «Лауданум содержится в жилах живого кота. Я отдал кота проститутке и отослал к пилоту Миллеру, потому что это был единственный человек, которому я доверял. Теперь Миллер мертв, проститутка исчезла, и я не имею ни малейшего представления, где она может быть».

Все это – сущая правда, но звучать будет – как горячечный бред. Кстати, окажись Павел Романович на месте полковника, то и сам бы пребывал нынче в большом затруднении. Неподготовленному человеку в такое трудно поверить, а разобраться – тем более.

– А может, – проговорил полковник, и в глазах его загорелись искры, – вы просто хотите продать свой эликсир подороже? Оттого и сошлись с Дарьей Ложкиной. У нее-то связи обширные, вполне может вас вывести на настоящего покупателя. Что, в яблочко?

– Если вы так говорите, значит, верите, что лауданум действительно существует, – хрипло сказал Павел Романович. – Тогда почему не поверить и остальному? Да, мадам Дорис должна свести меня с покупателем. Это правда. Но покупатель – Советы. Ясно? И платить они должны совсем не деньгами.

– А чем же?

Тут уж выхода не оставалось, и воленс-ноленс Павел Романович рассказал о своем проекте.

Когда он закончил, Карвасаров поглядел на него сочувственно:

– Одно из двух, – заключил полковник. – Вы либо сумасшедший, либо святой. Третьего не дано.

– Думайте, как хотите. Теперь вы знаете все. И решать теперь вам.

Дохтуров испытал вполне понятное, хотя и отчасти постыдное облегчение. Ответственность за проект, которую он так долго нес один, впервые перестала быть исключительно его делом.

– А что тут решать? – сказал полковник, вдребезги разбивая эти надежды. – Ничего на самом деле не изменилось. И вам по-прежнему самое место в тюрьме, под охраной. Сношения с комиссарами без вашего чертова средства все равно ничего не дадут. Ровным счетом. Так что посидите в кутузке, а мы тут пока поработаем. Найти эту вашу Софи труда особого не составит. Куда ей деваться?

– В тюрьму так в тюрьму, – Павел Романович сделался бледен, однако говорил совершенно спокойно. – Об одном прошу: разрешите съездить на квартиру, взять вещи. И… попрощаться. Под честное слово.

Полковник фыркнул:

– «Под честное слово»! Вы, доктор, будто дитя. Но… будь по-вашему. Езжайте. Только недолго. И под надзором, конечно. С вами будет агент.

* * *

Когда подъезжали к дому Васиной, у Павла Романовича мелькнула вдруг мысль, что все напрасно – никого в квартире горе-милиционера Сырцова нет. Или хуже того: нет никого живого. А что? Ведь расправился же кто-то с пилотом.

Не без трепета взялся Дохтуров за ручку двери и даже чуть-чуть помедлил. Но тут незваный спутник, плотный господин в котелке и с подкрученными усами – словом, типичный «гороховое пальто», – отодвинул его плечом и дернул дверь на себя:

– Пожалуйте.

В прихожую Павел Романович все-таки вошел первым. Прислушался – тихо. Странно. Анна Николаевна действительно последнее время больше молчит, но Сопов – тот обычно рта не закрывает.

В душе шевельнулись дурные предчувствия.