Харбинский экспресс-2. Интервенция

– Ясно! – воскликнула Анна Николаевна. – Значит, вам стараются помешать! – Она повернулась к Сопову: – Ну что, господин Фома неверующий? Вы и теперь сомневаетесь?

Но Клавдий Симеонович не успел ничего ответить.

Из подпола послышался шум. Кто-то закричал на высокой дрожащей ноте.

– Доктор, вы совсем забыли о своем пациенте, – насмешливо сказал титулярный советник. – Может, ему нужна ваша помощь?

Дохтуров на это ничего не ответил. Шагнул к фанзе, Анна Николаевна – следом.

– А когда вернетесь, – крикнул им вслед Сопов, – я расскажу кое-что интереснее всех этих сказок. Вам будет о чем подумать, клянусь!

Переступив порог, Дроздова повернулась к Павлу Романовичу и, слегка порозовев, тихо сказала:

– Признайтесь, доктор, вы ведь все это придумали?

– Простите?… – ошеломленно переспросил Дохтуров.

– Насчет панацеи и прочей волшебной чепухи. Ведь точно придумали? Сознайтесь!

– Господи, да зачем же?!

– Полагаю, чтобы произвести на меня впечатление, – серьезно ответила барышня. – Для чего же еще?

Она отвернулась и первой прошла в фанзу. Павел Романович шагнул следом. Он подумал, что старая истина насчет непостижимости женской натуры верна по-прежнему, несмотря на свою избитость.

Глава вторая Мандрагора

Долгие годы чиновник для поручений Грач исповедовал принцип: ожидай от людей меньшего, а бери сколько возможно. И позиция эта оправдывала себя неизменно.

С вновь назначенным помощником, господином Вердарским, Грач поначалу последовал своей любимой методе: присматривался, прислушивался и прикидывал про себя, насколько тот может быть полезен для дела. Ну и ему, Грачу, лично.

Сперва выходило, что особого прока ожидать не приходится. Обыкновенный чиновник, с амбициями, однако без хватки и даровитости. Таких пруд пруди, даром что с университетом. Хотя и его-то закончить не сподобился. И для чего господин полковник вытащил этакого хлюста из занюханного стола приключений? Сидел бы там, в журнал переписывал сданные бесхозные вещи. (Их, кстати, за последнее время стало заметно меньше. Не потому, что харбинцы сделались менее забывчивы, – совсем по иной причине. По какой? А пройдитесь-ка нынче по рынку да лавкам в воскресный день, присмотритесь хорошо к ценам. За бутылку молока целковый дерут! Это притом, что до войны всего пятачок спрашивали. И хлеб – не моргнув глазом, полтину сдерут. За фунт! Виданное ли это дело?)

И все же Грач постарался сойтись с молодым полициантом поближе. Сводил в «Муравей», поучил всяким штукам, полицейской премудрости. За один день, конечно, много не расскажешь, да оно и не требуется. Тут важно другое: как новичок при том себя поведет. Коли есть у человека склонность к сыскной работе – будет на лету все хватать. А нет – так и слушать станет вполуха, и больше по сторонам глазеть.

Вердарский, правда, по сторонам не вертелся и крепкозадых кухарок взглядом не маслил. Однако ж и большой заинтересованности не показал. Так и не понял Грач, что ж за человек такой – господин Вердарский. Решил: ничего, разберемся со временем.

Однако не вышло.

Почему? Тут надобно кое-что объяснить. А прежде вернуться на несколько дней назад, к предшествующим событиям.

* * *

Сыскное управление полицейского департамента в Харбине возглавлял Мирон Михайлович Карвасаров. И лучшего начальника трудно было представить. Начинал он в Санкт-Петербурге, еще при несравненном Путилине.

Семьи у Мирона Михайловича не имелось. С такой беспокойной службой какое супружество? Так, одна видимость. Но монахом, конечно, не жил. Бывали у него метрески знакомые, но это все так… баловство.

Зато водилась одна настоящая страсть – карты. Через них попал однажды в историю… и со столицей пришлось распрощаться. Начальство, чтоб не выносить сор из избы, долг Мирона Михайловича покрыло из казенных средств. А после сослало в Маньчжурию. Но дело свое знал он блестяще, поэтому и в Харбине нашел куда приложить способности.

По опыту представляя, насколько важна хорошая канцелярия, Мирон Михайлович поставил секретарем некоего толкового юношу, замеченного среди курьеров и вознесенного им за толковость и исполнительность. Величали того Касаткиным Поликарпом Ивановичем, но Карвасаров обыкновенно звал его попросту – Поликушка. Через этого Поликушку шла вся служебная корреспонденция, приказы и распоряжения.

К семнадцатому году Мирон Михайлович был произведен в полковники и назначен помощником начальника департамента, фактически получив в заведование сыскную полицию.

…На следующий день после злополучного пожара в гостинице он вызвал к себе чиновника для поручений Грача и помощника его Вердарского.

– О «Метрополе» слыхали?

– Точно так-с, – ответил Грач. – Кошмар, вальпургиева ночь. А все эти петроградские якобинцы! Раньше такого быть не могло.

В свои сорок лет Грач сохранил подвижность и любопытство. Был толковым чиновником, опытным, исполнительным. Самым значительным недостатком его были приметные уши – словно пара лаптей. По этой причине карьера в наружной полиции не состоялась. Зато в сыскной замену Грачу было еще поискать.