Харбинский экспресс-2. Интервенция

Точно: пары минут не прошло, как закружился на месте парень в косоворотке. Сперва держался он прямо, будто столб приворотный, и даже тянулся на солдатский манер. А потом разошелся, глаза закрыл, принялся руками махать – что твоя мельница крыльями. Аж ветер по сторонам побежал. Вертится парень, вертится, босыми пятками по полу топочет.

И вдруг как возопит басом:

– Ох, владыко! Сила небесная! Анделов зрю, анделов!

«Накатило, накатило!.. – пронеслось промежду собравшихся. – Щас райскую птицу изловит!»

Словно электрический ток проскочил по соборной.

Завертелись уж все, один за другим. Не у всякого выходило складно – тут, как говорится, по мере сил и возможностей. Но кружились на месте все, от мала до велика. Некоторые с быстротой вихря, иные куда медленней. Даже старец, одержимый трясучкой, и тот так пустился в радение – только борода замелькала.

Воздух сгустился, сделалось тяжко дышать. Клавдий Симеонович уже без всяких препон пробился к стене, приткнулся в самом углу. Он совершенно не представлял, что ему теперь делать. Кружиться, как все? Нет уж, увольте. Для них это дело привычное, а ему, кроме одышки и сердцебиения, не принесет ничего. Впрочем, последнее время (точнее сказать – последние дни) ни колотье в боку, ни упомянутая одышка титулярного советника не донимали. Ну да все равно вертеться волчком нету желания. И потом, лиха беда начало… А ну как дальше пойдут друг дружку кнутами охаживать?

Клавдий Симеонович согнулся, втянул голову в плечи и даже присел – словно и нет его тут. Приготовился к долгому наблюдению, но вышло иначе.

Радельщики вдруг остановились, как по команде, – хотя и не было к тому ни малейших распоряжений. Во всяком случае, Сопов ничего не заметил. Вообще, хлысты в соборной избе смахивали на стайку рыбьей мелкоты, засевшую на мелководье. Мальчишкой Клавдий Симеонович видал такое множество раз. Вроде и нет у них вожака, а плывут мальки как один: останавливаются, в сторону подаются или же вспять поворачивают.

Так и здесь.

– Ну что, касатик? – услышал Сопов знакомый голос над ухом. – Накатило на тебя или же нет покудова?

– Н-не знаю, – ответил Клавдий Симеонович, и это было истинной правдой.

– Жди, еще не такое будет. Это мы пока в одиночку. А как пойдем радеть в схваточку либо стенкою, а то и всем кораблем – тут уж не усидишь. Соскочишь с жердочки, вместе со всеми запрыгаешь скворушкой.

– Боюсь, не сдюжу.

– Пустое, – ответил Кузьма. – Нешто душе-то избавленной! Не помрешь – отдышишься. Ты ж старого лесу кочерга. Такая скрипит, трещит, но не ломится.

Последнее Клавдий Симеонович не очень-то понял, а в остальном Кузьма как в воду глядел.

В избе становилось все жарче, сильнее пахло воском и пряными травами. Лица покрывались потом, глаза блуждали по сторонам. Хлысты снова пришли в движение и ни минуты не оставались в покое: стояли, раскачивались, будто к чему-то прислушивались.

Чего они ожидали, Клавдий Симеонович уж понял: команды, для постороннего вовсе не различимой. И, само собою, дождались.

– Ах! Лечу! – крикнул кто-то в сенях, и тут же кинулись все вдруг по парам. Каждый мужик – с бабою. Схватились под руки – и завертелись на месте. Кому пары не досталось, крутился один. Но таких было не много.

«Это и есть в схватку, – подумал Сопов. – Что там далее по программе? Стенкой? Или же крест-накрест?»

Старец на нетвердых ногах, радевший купно с крутобокой низкорослой молодкой, вдруг остановился, отшатнулся к стене, хватая ртом тяжелый и вязкий воздух.

«Ну все, старичина, – не без злорадства подумал титулярный советник, – отвертелся ты на грешной земле. А потому – конец на сегодня всем экзерцициям. При покойнике-то не попляшешь».

Однако он ошибался.

Дед помирать не думал. Постоял немного с распахнутым ртом, а потом вдруг начал выкрикивать громогласно – и все на непонятном, диковинном языке, которого Клавдий Симеонович сроду не слышал.

Тут что началось!

– Накатил, накатил на корабль! Дух-бог снизошел! Радость-то, радость какая!

Все принялись еще пуще вертеться и прыгать. Хлыстами овладевало нарастающее исступление, и было оно крайне прилипчивым – к своему изумлению, Клавдий Симеонович почувствовал, что его так и тянет пристать к общему оживлению.

Крики, хриплое дыхание, треск восковых свечей.

Запах пота, запах многих разгоряченных тел.

Ослепляюще яркий свет.

Люди корчились, извивались, словно на них поголовно навалилась падучая. Было интересно – и страшно.

А потом будто заслонка упала.

Всеобщая ажитация к тому моменту достигла предела. Хлысты повалились на пол – там, где стояли. Мужики и бабы срывали друг с друга одежду, а после вытворяли такое, что Клавдий Симеонович сперва и глазам не поверил. Каждый был с каждым – без разбору возраста и родства.

«Это как же?.. – подумал Клавдий Симеонович. – Это что, свальня? Или мне только мерещится?»

Но ему не мерещилось. Сопов оглянулся – совсем рядом рыжебородый мужик любился со своей конопатой сестрой, на которой из одежды теперь оставался один только белый платок…