Хардкор

Саббат, царствие ему небесное, был настоящим генералом металлистической тусовки. Ему было по барабану все. Он и его товарищи, в отличие от моего поколения бздявого, ничего не боялся. И было это поколение настолько отвязанное, что костяк боевой формировался быстро, а вокруг него формировалась аура из людей помельче. В 86-м году, пообщавшись на «куче», люди вовсе не хотели расставаться и стали искать еще одну площадку для общения сугубо под свои интересы. На «кучу» стекалось очень разнородное население, от барыг до «кручу-верчу-обмануть хочу» и кидал, которые курсировали в поисках «пионеров». И вот нашелся такой пивняк по ленинградской линии, который на языке подростка-металлиста назывался «Квайт Райт», и в котором уже тогда собиралось по сорок рыл. Что там нужно подростку– две кружки пива и драйв-приключения. И вот когда простые работяги, кидающие в пивные автоматы свои двадцать копеек, честно работавшие на заводе на протяжении сорока лет и уже к тому времени решившие, что ничего в этом мире изменить нельзя… Они, встретив эту шоблу, начинали тихо пятить и чуть ли не на месте тихо умирали с мыслями: все, Армагеддон… Появление этой толпы на улицах Москвы уже меняло ситуацию, смещая вектор восприятия у населения. Выходило, что, оказывается, можно собираться больше трех человек и веселиться не только в специально отведенных под это местах. При этом уже тогда начинали появляться на подобных мероприятиях люди из общества, которые впоследствии продолжали появляться на всех тусовках, вплоть до президентских банкетов. Вот так и формировался тот самый костяк, о котором нынешние неформалы знают только легенды.

Костяк в каком-то смысле – элита. Это были люди, которым музыка была очень важна, и они знали, зачем. Поэтому формировалось свое местное понимание всех процессов, своя мода; и всех объединяла преданность к стилю, которая интерполировалась на отношения. А когда появляется элита, вокруг нее сбивается масса поклонников уже не музыки, а этих людей, что само по себе абсурдно. Та тусовка была волшебной и вовлекала в свои перформансы все окружающее население всех возрастов. Когда ко мне приезжал тесть, ветеран войны, который жил в Литве, я, когда его провожал, всегда надевал на него два напульсника и следил за реакцией. И вот когда в метро ветеран в коричневом костюме садился, пиджачок в локотках слегка задирался, и напульсники вылезали. Два напульсника-трехрядки, как у Роба Халфорда. Люди, сидевшие напротив, сначала не понимали, что происходит. То ли это ветеран – металлист, то ли ветеран чуть ли не СС. Это сейчас напульсником никого не удивишь, а тогда металлисты были настолько демонизированы советской прессой, что приравнивались к фашистам, и молодежь из вредности подыгрывала этим слухам, надевая фашистские пряжки и футболки с Гитлером. Реакция людей была сначала настороженной, а потом все понимали, что это клоунада и начинали улыбаться.

Или мы поднимаемся на «Кузню». Впереди представительный Пузатый, а я сзади, пенснурик-очкарик, на которого никто не обращает внимания. И вот когда едешь по эскалатору, лица людей спускающихся, вытягивались и челюсти отпадали. Для этого, в принципе, и наряжались. Чтобы сместить градус в сознании окружающих. Им было так скучно и тошно, что наше появление вселяло в сердца смешанные чувства. К тому же устраивались «психические атаки» на гопоту, когда металлисты выстраивались и стройными рядами смещали советские людские потоки с улиц. При этом подростки стали равняться на подобное поведение, на которых наша тусовка оказывала гипнотическое действие. Начался процесс раскрепощения не только у металлистов, но и у остальных субкультурок. Ненависть к коммунякам переполняла сердца многих; дело даже не в строе, на изменение которого никто не надеялся. Были люди, которых время от времени клинило и они повторяли: «Брежнев велел, и мы будем такими быть», но это были кратковременные всплески коммунистического бреда. Комсюки старались окучивать молодежь, но им уже никто не верил: по городу кружили отряды комсомольцев оперативников, и все понимали их истинную сущность и предназначение. Это были неискренние люди, разрывавшиеся между карьерой и удовольствиями.

При этом двойственность эта шизофренная. Она до сих пор присутствует. На работе люди делают вид, что они радостно к чему то стремятся. А после работы все собираются на кухнях и ругают руководство. И эта параноидальная тяга к обсуждению политической ситуации в мире и стране…

Что говорить, если простые русские люди не могут определиться, за кого они – за евреев или за муслимов. Те друг друга крошат, а здесь за это морды друг другу бьют в застольях. Это если учесть, что половина Израиля – наши люди из Москвы и Новосибирска, читающие Пушкина влет. При этом позиция русских, которые за интифаду – при упоминании чеченов они говорят: «это, конечно, да… нужно давить, мочить и т. д.» Никакой логики у взрослых, кончивших престижные вузы, граждан.