Хари и Кари

Мне не нравились городские люди. Они ничего не понимали в лесной жизни. Тигра, Полосатого Брата, они называли «добычей». Слонов — умных, как человек, и могучих, как буря, они звали «слоновой костью», потому что они неспособны увидеть слона и видят только дорогие слоновые бивни. Посмотришь на них в лесу, и смех разбирает. Они снимаются с ночевки, оставляя после себя тлеющие головни, обрывки газет, бутылки, яичную скорлупу. В самую глубь джунглей за ними тянется широкая дорога; самый сильный ливень, и тот не смоет их следов. Малый ребенок может идти за отрядом и собирать окурки сигар и консервные банки.

— Так всегда бывает, — говорил отец. — Домашний и дикий слон тоже не похожи друг на друга. Или возьми собаку, которая жила с человеком. Она не скроет в джунглях своего следа. А собака, выросшая на опушке джунглей, пройдет и не оставит за собой ни следа, ни знака Корова бредет по деревне ночью, и всюду грязнит, и шумом будит половину поселка. Даже во сне ты слышишь ее присутствие. А дикий буйвол? Грузный зверь разрезает воздух, точно стрела; свист воздуха — это весь его шум. Он не щиплет много травы в одном месте, чтобы охотник не настиг его по следам. Он не оставляет позади себя на каждом шагу кучи помета, и даже там, где он пьет и купается, почти не видно его следов. Трава, на которую он ступает с огромной тяжестью, недолго хранит отпечаток его копыт. Через несколько часов она уже выпрямится и скроет его дорогу. Дикий зверь не знает, с какой стороны появится враг, потому он осторожен и чуток. Городской человек и домашние животные спокойны — им нечего опасаться, они не смотрят по сторонам! Из безопасности родятся вялость, неряшливость и невнимание!

Я был согласен с отцом.

Люди из города принесли с собой в джунгли палатки и барабаны. У джунглей есть свои голоса: птичий щебет, рев тигра, трескотня обезьян, вой шакалов. Но барабанный бой был худшим из всех звуков, какие я слыхал в своей жизни.

И охотились горожане по-своему. Они на охоте не рисковали ничем; весь риск был на стороне зверя. Такая охота достойна труса. Мы охотились с ними и помогали им бить зверя, но эти охоты были мне не по душе.

Ранним утром меня посылали с отцом на разведку. Порой мы бродили часами по лесу, чтобы выяснить, куда ушли звери. Потом пять-шесть часов уходило на возвращение к лагерю. Чуть стемнеет, весь лагерь ложился спать, а в четыре часа утра, после быстрого завтрака, охотники снимались с места и отправлялись туда, где нами с вечера был обнаружен зверь. Охотников иногда собиралось до двадцати. Они ехали на слонах, с которых, конечно, сняты были обычные украшения; только соломенные подстилки и простые деревянные хаудахи привязаны были к спинам слонов. Весь этот поезд шел одной дорогой, а мы с загонщиками — другой.

Мы шли по двое, растянувшись по джунглям длинной цепью, и гнали зверя впереди себя барабанным боем. Время от времени мы останавливались и поднимали вой. Его подхватывали все загонщики, сколько их было, и шум потрясал джунгли. Звери срывались с мест, начинали метаться, ища спасения; они старались уйти от барабанного боя и человеческих криков и бежали прямо на ружья охотников.

Выгонять зверя из кустов и из логовищ было опасно. Я помню, однажды со мной приключилась такая беда. Мы с загонщиками были одни, когда я услыхал неожиданный храп за кустом, в двух шагах от себя. Барабанщик сразу бросил бить в барабан, онемел и затрясся от ужаса. Он посмотрел на меня, спрашивая взглядом, что за зверь за кустом.

— Это буйвол, — сказал я. — Бей! Бей в барабан!

Он ударил раз-другой, но звук потонул в яростном реве животного. Загонщик бросил свой барабан и пустился бежать. Я остался один на один с буйволом в чаще джунглей. Сквозь темный куст я различил налитые кровью глаза и крутые рога. Ни одна былинка не шевелилась. Ничто не показывало намерений зверя. Я нагнулся и поднял палочки, брошенные барабанщиком. Между мной и животным был только барабан шириной в один метр. Я понимал, что стоит мне двинуться с места, и буйвол ринется и затопчет меня до смерти. Мы оба дрожали от страха, и каждый выжидал, что сделает враг. Я видел бешенство в глазах буйвола, а все оружие мое было — нож. Что было мне делать?

Вот, пригнув голову, он бросился на меня. Я что было силы ударил в барабан. Буйвол замер на месте. Теперь его голова высунулась из куста, и я увидел мохнатый загривок. Если бить ножом, нужно было ударить в то место, где начиналась грива. Но я не решился. Теперь он двинулся не ко мне, а к обтянутому кожей бочонку. Он подошел к нему и потянул в себя запах. Я припал к земле, притаившись за барабаном. В ту минуту, как он коснулся ноздрями туго натянутой кожи, я снова ударил по ней со своей стороны. Буйвол прянул назад и исчез за кустом.