Харон

Я хлопнул португальца по спине, тот сгруппировался и соскользнул вниз по тросу. За ним ирландцы, один за другим, потом русский. Последним прыгнул я. Трос натянулся, запел, подошвы пружинисто стукнулись о бетонную крышу. Костя уже прилаживал взрывчатку к чердачному люку. Внизу трещали автоматы, хлопнула подствольная ракета. Весело брызнули мелкие стекла. Моргнули и погасли прожектора главной аллеи, фонари и окна – первая группа добралась до подстанции и обесточила территорию дачи.

Мы знали план дома наизусть: от чердачного люка до середины спальни было ровно шестьдесят пять шагов, двадцать шагов направо – бассейн и сауна, дальше – пост охраны, за ним – холл и кинозал. Прибор ночного видения раскрасил чердак зеленым, мерцающие балки уходили в незатейливую перспективу, как поле в компьютерной игре прошлого века. Костя, оставляя за собой изумрудный светящийся шлейф, быстро отсчитал шаги до середины спальни, потом – до поста охраны. Оба взрыва грохнули одновременно. Снизу, с охранного поста раздалась непонятная гортанная ругань, автоматная очередь прошила изнанку крыши. Ирландец, небрежно вырвав чеку, швырнул в дыру осколочную гранату. Ухнул взрыв, ирландец, быстро перекрестившись, нырнул в дыру. За ним прыгнули остальные трое, теперь их задача была блокировать этаж. Передо мной стояла задача найти Тихого.

В спальне не было окон. Зеленоватые очертания неясной мебели, какие-то бабские пуфики, низкая овальная кровать под тигровым покрывалом бордельного фасона – я присел на корточки, прислушиваясь. Шум перестрелки едва долетал. Казалось, будто у соседей внизу показывают боевик. Гораздо громче ухало мое сердце. Не вставая, я внимательно оглядел периметр – спрятаться было негде. В спальне не было никого.

Я открыл дверь в ванную – пусто, заглянул в джакузи – тоже никого. Упруго застучало в висках, во рту появился металлический привкус. Кровь, подумал я, до крови прикусил губу. Вторая дверь вела в холл. Я старался ступать тихо, но по ковру было рассыпано битое стекло, которое мерзко хрустело под башмаками.

В стену холла был вделан длинный аквариум, который я сперва принял за экран телевизора. В темноте неспешно скользили какие-то большие рыбины. Я зачем-то постучал перчаткой по стеклу, из черноты выплыла тень, и на меня уставилось осетровое рыло. В этот момент из спальни донесся слабый звук – будто скулил щенок. Осторожно ступая, я вернулся и застыл в дверях. Из-под кровати послышался шорох. Я подбежал, нагнулся и отдернул полог. Под кроватью прятался мальчишка.

– Вылезай! – приказал я.

Паренек с трудом выбрался из узкой щели. Он был худой и совершенно голый, на вид не старше двенадцати. Его колотило от страха.

– Где он? – тихо спросил я.

Мальчишка, как зверек, дернулся на звук, его руки продолжали слепо ощупывать темноту.

– Где он? – повторил я.

Парень непроизвольно повернулся в сторону кровати. Его безумные, выпученные от страха глаза смотрели сквозь меня.

Неожиданно включился свет, наверное, сработал аварийный генератор. Я зажмурился, прибор ночного видения, многократно усилив свет, на миг ослепил меня. Подняв окуляры, я оттолкнул мальчишку, ухватил тигровое покрывало и сдернул с кровати. На атласной простыне алого цвета, распластавшись, как морская звезда, лежал Тихий.

Раскинув руки и ноги, вжавшись затылком в пухлый матрац, он с ужасом смотрел на меня. В правой руке он сжимал смит-вессон седьмого калибра, позолоченный и какой-то бутафорский. Привстав, Тихий подался вперед неуклюжим тюленьим прыжком, выставил револьвер и нажал на спусковой крючок. Я ушел влево и стволом карабина выбил пистолет. Пуля вошла в потолок, оттуда со звоном посыпались осколки – весь потолок спальни был выложен зеркалами.

Тихий перекатился через кровать и неожиданно проворно побежал на четвереньках в сторону холла. Я кинулся за ним, ухватил за ворот, поднял – он оказался легким, как подросток, и гораздо мельче, чем я ожидал, – едва доставал мне до плеча. На нем было черное кимоно, шелковое и насквозь мокрое от пота. Коротким ударом я стукнул Тихого в печень, он охнул и скрючился. Мальчишка снова заскулил. Только сейчас я заметил, что у него жирно нарумянены щеки и глаза подведены черной тушью на китайский манер.

46

Я вытащил Тихого на крышу, он почти не сопротивлялся.

– Это война? – испуганно озираясь, спросил он.

Столовая внизу лениво коптила, крыша гаража рухнула, хозблок сгорел дотла и сиял рубиновой россыпью, из которой поднимался густой белый дым. Пальба почти стихла, изредка щелкали одиночные выстрелы. Я поправил шлем и включил микрофон.

– Первый вызывает всех, – сипло проговорил я и откашлялся. – Уходим! Повторяю, уходим!

Санитарный «Ми-8» на теннисных кортах включил движок, к вертолету стремительными тенями заскользили десантники. Порыв мощного ветра – из тьмы грязного неба безмолвным призраком выплыл мой «Сикорски» и грозно завис над крышей. Из люка спустили трос, я пристегнулся, сграбастал Тихого в охапку.

– Поднимай! – крикнул в раскрытый люк.