Харроу из Девятого дома

Есть такое чувство, не похожее на страх – вот бы кто-нибудь придумал для него слово, Харроу, потому что лично у меня такого слова точно нет – чувство, которое начинается где-то в пальцах ног и поднимается до позвоночника, а потом и выше. Я ощутила его в твоих руках. Я ощутила его на языке. Оно заколотилось у тебя в затылке. Оно зашевелило волосы у тебя на голове.

А может, слово и есть: предвестие.

– Но ты бы не смогла попасть в Гробницу. – Бог явно заинтересовался, но как-то вчуже, как будто слушал объявление результатов соревнования. Как будто на вечеринке услышал только конец анекдота. – Без меня – нет.

– Я подготовилась, – угрюмо заявил труп.

– Это не имеет никакого значения, командор…

– У меня был ребенок. Ребенок, которого я лично вынашивала девять гребаных месяцев, когда плоды, которые мне выдали эти двое, умерли.

– Господи, это был твой, – в ужасе сказал Августин. – Я думал, ты используешь in vitro одного из младенцев Мерси…

– Я же сказала, что они умерли, – ответила Уэйк. – Манекены сдохли. Яйцеклетка сдохла. Шевелился только один образец, не представляю как, с учетом того, что прошло уже двенадцать недель, но я не смотрю в зубы дареным коням.

– Так что ты сделала это сама. Все для революции, Уэйк? – заключил Августин.

– Ты хочешь меня осудить?

– Только твою способность к самообману.

– Я всегда довожу дело до конца, – скучно сказала Уэйк. – Вы отправили меня туда убить ребенка и открыть эти двери. Мне было все равно, чей ребенок это будет. Я таскала эту хрень под сердцем… блевала каждое утро весь первый триместр… чувствовала, как оно пинается… пережила схватки и родила в шаттле, одна, зная, что Гидеон уже приближается… знаете, я ведь дала этой штуке имя. Всю беременность я звала ее Бомбой.

Теперь могло произойти что угодно. Я увидела примерно тысячу вариантов будущего.

– Так, давай проясним, – говорил бог. – Ты притащила туда ребенка… ребенка, которого выносила сама – это хорошо, это классика – чтобы, ну, убить его и обрушить на дверь танергический водопад немыслимой силы? Жаль, что тут нет Харрохак, она бы обрадовалась, узнав, что в мире есть еще люди, не уступающие воображением ее родителям. Но ты не некромант, ты не смогла бы воспользоваться взрывом танергии. Я имею в виду, что идея хороша, но она бы не сработала…

Пока он говорил, в коридор вошел кто-то еще. Он выглядел как человек, который попал в вентилятор и не вылечился после этого. Жилистый, худой, костлявый человек, который много голодал и недавно сильно обгорел. На поясе у него висел пистолет, как будто в этой комнате не хватало антиквариата, а в руке он держал простую рапиру с рукоятью-корзиной и выцветшей красной лентой, привязанной к яблоку. Одежду его покрывала зеленая слизь, и переливчатый белый плащ с капюшоном тоже. Он закрыл за собой дверь и посмотрел на нас с Иантой. Обратил к нам свое исцарапанное лицо с темными глазами. Я поняла, что вот теперь-то мы попались.

Он отвел шмотки в сторону. Он посмотрел на нас, Харроу. А потом сделал виноватое лицо, как будто извинялся, и протянул руку. Я так охренела, что даже не дрогнула, когда он стянул с тебя солнечные очки. Надел их сам, снова задернул нас плащом и двинулся навстречу этому цирку.

Августин поднял голову и хрипло сказал:

– Гидеон?

Женщина, которая, как я уже совершенно уверилась, была моей матерью, в теле женщины, на которую я запала, которая, в свою очередь, притворялась женщиной, которую она убила, пока я не рухнула на металлический штырь, чтобы моя начальница могла ее убить – в общем, она вытянула шею и завертела головой.

Харроу, пока я жива, ну или пока я мертва, я не забуду это выражение лица. Впервые она улыбнулась – слабой кривой улыбкой, которая казалась неуместной на губах Цитеры. Цитера улыбалась мне часто, но совсем по-другому. Так улыбаются старому сокамернику, который только что снова оказался в тюрьме. Эта улыбка говорит: «Что ж, мы хотя бы были вместе». Или это была улыбка человека, который выходит из тюрьмы, отбыв очень долгий срок, и видит, что его ждут. Ждет кто-то, чье присутствие гарантирует отмену приговора. Кто-то, кого никак не ждешь. Улыбка была лукавая. Она была радостная. Она говорила: «Ты вернулся ко мне?»

Ликтор, который забрал мои очки, вытащил пистолет, и никто не успел его остановить. Он быстро сделал шаг, прижал дуло к основанию черепа Цитеры и спустил курок. Влажно хлюпнуло. Тело дернулось, и головы я больше не видела.

– Гидеон! – взорвался бог.

– Уэйк, – сказал Гидеон Второй… Первый? Как будто это все объясняло.

Я услышала движение. Потом бог грустно сказал:

– Черт, Гидеон, ее призрак пропал навсегда.

– Хорошо, – сказал Гидеон.

– Седьмой номер, – вспомнил Августин.

– Убрался.

– Что? Убежал? Ты обратил его в бегство? – Не услышав никаких подробностей, Августин уточнил: – Но ты же выжил?

– Это неважно, – сказала Мерсиморн. – Плевать на номер Седьмой. Я хочу, чтобы Гидеон тоже это услышал. Чтобы он узнал, ради чего умерла Пирра.