Харроу из Девятого дома

– Можно подумать, – сказала она, – что, когда я просила, ты знала, о чем я прошу, Нонагесимус.

Святой терпения сдержал свое обещание и позолотил ей руку. Теперь ты часто замечала, что Ианта любуется металлически блестящими пальцами и мягким золотым сиянием трехгранной кости. Ваша старшая сестра, раздражительность и беспокойство которой только усилились от радости Августина, поймала тебя в коридоре и спросила:

– Ты действительно придумала эту жуткую конструкцию?

– Да.

– Это в самом деле самосинтезирующаяся кость?

– Да, – ответила ты, – хотя этот процесс с трудом можно назвать синтезом, потому что конструкт просто постоянно растет, заполняя заранее заданные контуры скелета. Это доказывает, что топологическим резонансом можно управлять.

Глаза Мерсиморн превратились в ураганные щели, обрамленные короткими густыми ресницами. Она плотно закуталась в радужный ханаанский плащ, будто сильно мерзла, и зачесала назад персиковые волосы так, что они стали походить на апостольник.

– Ясно, – сказала она, – ясно-ясно. Сколько будет дважды два?

– Четыре…

– Самая маленькая кость в теле?

– Слуховая косточка, но…

– Как зовут святого долга?

– Ортус из Первого дома, – ответила ты, но слишком медленно.

Она протянула руку и постучала тебя по виску. То, что Мерсиморн из Первого дома могла вложить в простое прикосновение, легко убило бы тебя быстрее, чем святой долга с его бросками и копьем. Но она громко сказала:

– Ортус, – и поспешно повторила это имя, так что два слова слились в одно.

У тебя ныл затылок, а в носовых пазухах поселилась холодная ноющая боль, которую ты иногда чувствовала в сухой атмосфере Митреума. Ты отшатнулась, пальцы сами взлетели к костяным шипикам в ушах, но она не нападала. Ты очень хорошо знала свое тело, но сейчас твои железы не заработали, сосуды не сузились, в кровь не поступили никакие химикаты.

Изменилась только Мерси. Ее безмятежное овальное лицо приобрело примерно то же выражение, которое ты видела сквозь тонкую пленку внутренностей в тот день, когда накормила ликторов своим костным мозгом. Она тихо и почти растерянно посмотрела на тебя и сказала:

– Я не могу понять, то ли ты гений, какой рождается раз в тысячу лет, то ли безумная дебилка, то ли и то, и другое. Дети вместо кулаков! Младенцы вместо перстов! Фу! Дрянь какая! Я живу в худшем из возможных миров.

Не говоря больше ни слова, Мерсиморн удалилась в противоположном направлении. Туго натянутый плащ в свете ламп переливался радужными пятнами.

Когда ты рассказала об этом разговоре Ианте, она не проявила особого интереса. Тебе казалось, что это большой недостаток твоей сестры-святой: она заранее определила, что именно достойно ее внимания, а все остальное просто отбрасывала.

(«А ты слишком много думаешь, – сказала она в ответ на это обвинение. – Ты находишь дурные предзнаменования даже в пожелании доброго утра».)

– Она безумна, – сказала Ианта. – Августин говорит, что она сошла с ума миллион лет назад и с тех пор, как сломанные часы, показывает верное время два раза в сутки, случайно. Ну ее.

Ты терпеть не могла все предложения, начинающиеся с «Августин говорит».

– Она коснулась моей головы, – сказала ты. – Она что-то меняла или искала, и я не представляю что.

– Твой мозг? – предположила Ианта.

Позднее вы лежали вместе в ее роскошной постели, так далеко, что если бы ты протянула руку, то дотронулась бы до нее только кончиками пальцев. Ты вынуждена была признать, что только здесь чувствовала себя в безопасности и могла спать, раз уж твои обереги ничего не стоили. Издевательства, которые ты вынуждена была терпеть, потому что нуждалась в ней, казались мучительными. Но унижение постепенно становилось для тебя максимально естественным.

Но спать рядом было… неудобно. Это она придумала. Ты предпочла бы лечь на ковер, если бы не думала, что это сделает тебя еще более беззащитной перед святым долга: так тебя стало бы гораздо проще увидеть из окна, если бы он решил напасть из космоса. Травма не позволила тебе взять подушку и спать в ванне. Так что теперь ты лежала на спине под чужим одеялом, наряженная в шмотки с чужого плеча. Ианта выдала тебе ночную рубашку цвета нарциссов, извлеченную из какого-то древнего ящика артефактов, принадлежавшего давно покойному рыцарю ликтора.

В этой рубашке ты стала похожа на воспаление печени. Ты угрюмо смотрела на висевшую напротив кровати картину: изящная женщина, окутанная водопадом золотисто-рыжих волос и мечтательно улыбающаяся. Без одежды, но с рапирой в руках и, по совершенно непонятной тебе причине, с дыней.

В первую ночь в ее постели ты положила между вами меч в костяных ножнах. Тебе сразу стало легче, но она подняла тебя на смех.

– Успокойся, – сказала она. – Харроу, я тебя не на оргию позвала.

Лежа, ты наблюдала голую и непристойно красивую женщину во всей красе. Ты пробормотала:

– Я тебе верю… хотя многие не поверили бы.

– Именно поэтому я с тобой вожусь, Харрохак, – заметила она. – Потому что подозреваю, что у тебя есть чувство юмора.

– Я не настолько легковерна, чтобы счесть это единственной причиной.