Хасидские предания

Пришло время, и равви Шеломо сосватал своему сыну дочь равви Баруха из Мезбижа, внука Баал Шем Това. Равви Барух был человеком ревностным и усердным в вере, мудрым, но в то же время всегда настаивал на получении того, что ему причитается. Когда срок уплаты, обозначенный в брачном договоре, истек, а деньги уплачены не были, он написал равви Шеломо, что отменяет брачный договор и расторгает помолвку. Карпинский равви попросил равви Баруха назначить новый срок, а тем временем послал двух своих учеников проехать по селениям и собрать среди хасидим необходимую для уплаты брачного дара сумму. Но когда эти деньги были уже у него на руках, а во дворе его дома собрались нищие, равви Шеломо оказался не в состоянии смириться с мыслью, что где–то есть нищие, тогда как у него много денег: он вышел во двор и раздал все деньги. И вновь равви Барух прислал суровое письмо. Карлинский равви ответил, что пусть пока готовятся к свадьбе, а он сам привезет брачный дар. И снова послал двух людей собрать нужную сумму. Деньги были собраны, но теперь ученики поумнели и не передавали их равви, покуда он не сел с сыном в повозку.

Их путь пролегал через город, где по наветам противников хасидим (митнагдим) был заключен в темнице равви Нахум из Чернобыля. Карлинский равви испросил у начальства разрешение ненадолго повидаться со своим другом. Когда они стояли друг перед другом, равви Шеломо взглянул на равви Нахума и понял, что он принял муки за Израиль, а равви Нахум, в свою очередь взглянув на равви Шеломо, понял, что тому стало известно. «Как ты узнал? – спросил равви Нахум. – Ведь я молил Бога о том, чтобы ни ангел, ни серафим об этом не знали».

«Ни ангел, ни серафим не знают, – отвечал равви Шеломо. – Но Шеломо бен–Юта знает. Но, обещаю тебе, когда придет мой черед, ни одно создание об этом не узнает». На следующий день Чернобыльского равви должны были выпустить из тюрьмы. Распрощавшись с ним, равви Шеломо пошел к начальнику тюрьмы, дал ему четыреста рублей, весь брачный дар, и в результате его друга освободили на день раньше. Затем Карлинский равви поехал с сыном на свадьбу.

О том, что случилось после, ходят разные слухи. Согласно одному из них, за все семь дней свадебного пиршества равви Барух ни разу не упоминал о брачном даре. А когда Карлинский равви уже собирался домой, сын сказал ему: «Ты едешь домой, а я остаюсь у тестя. Что мне делать, когда он спросит о брачном даре?» – «Если он когда–нибудь будет притеснять тебя, – отвечал равви Шеломо, – встань лицом к стене и воскликни: «Отец, отец, тесть притесняет меня из–за брачного дара». И тогда он перестанет его требовать».

Время шло, и ничего не происходило. Но однажды в пятницу вечером, когда равви Барух читал Песнь Песней, а зять стоял с ним рядом, то, дойдя до слов «мирровый пучок», равви остановился и слегка зашевелил правой рукой возле левой, словно считал бумажные деньги. Затем он опять вернулся к Песни Песней. Зять же не смог с ним оставаться, побежал в свою комнату, встал лицом к стене и произнес: «Отец, отец, тесть притесняет меня из–за брачного дара». И с того момента его оставили в покое.

САМОЕ ДУРНОЕ

Равви Шеломо спросил: «Каково самое дурное из дел Зла?» И сам себе ответил: «Заставить человека забыть, что он – сын царя».

КАК ЛЮБИТ ГОСПОДЬ

Говорил равви Шеломо: «Если бы я мог возлюбить величайшего из цадиким так, как Господь любит последнего из грешников!»

ВЫШЕ НА ЛАДОНЬ

Когда равви Шеломо из Карлина остановился в Доме Учения в городе Добромысле, что около Лозны, где в то время жил его старый приятель, равви Шнеур Залман, то в пятницу равви Залман сказал пришедшим к нему хасидим: «Сегодня я не равви, ибо святой цадик, наш наставник равви Шеломо, здесь, в нашей округе; сегодня он равви. Поэтому поезжайте в Добромысл к нему на субботу». Хасидим так и сделали и провели все три субботние трапезы за столом Карпинского равви. И хотя он не сказал ни слова поучения, как это делал их учитель, дух их объял свет святости, не сравнимый ни с чем другим из испытанного ими ранее. За третьей трапезой, перед благословением пищи, равви Шеломо стал читать псалом, начинающийся словами: «Основание его на горах святых» и заканчивающийся: «все источники мои в тебе»*[244]. Так истолковал это цадик: «Все, что бьет во мне ключом, – все в Тебе». Тотчас забили во всех хасидим источники духа, который объял их так сильно, что еще долго после этой субботы не могли понять они, в чем разница между днем и ночью. Когда же вернулись они к равви Залману и рассказали, что с ними случилось, их учитель сказал: «Кто сравнится со святым равви Шеломо! Он умеет толковать, а мы толковать не умеем. Кто сравнится со святым равви Шеломо! Ибо он – на ладонь выше мира».

АРМИЛУС