Хасинто. Книга 1

Хасинто облачился в рубаху, ткань тут же прилипла к спине. Ну и ладно: он же не собирается поворачиваться к сеньору спиной, значит, тот ничего не заметит и не поймет.

Открыв дверь, он взглянул на дона Иньиго и… тут же во всех красках вспомнил сон. Лицо запылало, а глаза Хасинто вовсе не знал, куда прятать. Лучшее, что мог сделать — опустить голову. Лишь бы не смотреть на де Лару, не видеть ни его лицо, ни его котту, под которой скрывались те шрамы… те, которые он целовал… Нет! Хватит вспоминать об этом!

— Вижу, тебе совестно, что не пришел на воинскую площадку, — сказал дон Иньиго.

Ох, знал бы он, из-за чего Хасинто на самом деле совестно! Нет, лучше пусть не знает…

— Простите, сеньор.

— Ордоньо сказал, ты занедужил. Я решил тебя проведать. Неужели вчера все-таки застудился?

— Что?! Нет! Он опять солгал! Я не болен!

— Вот как? Тогда я жду объяснений.

— Мне сегодня приснился… приснился Диего. — Господи, прости за ложь! Но, может, ложь во спасение не совсем ложь? — Я хотел молиться за него весь день…

— Тебе стоило бы сказать Ордоньо спасибо и подыграть, а не обвинять его во лжи. Болезнь — серьезный повод. А молитвы… Оставь их святым отцам. А наша с тобой служба Господу в другом.

— В чем?

Вот же глупость он спросил! А все для того, чтобы отсрочить миг, когда придется идти за сеньором, а потом смотреть на него и краснеть.

— Как это в чем? — хмыкнул дон Иньиго и бросил: — В борьбе с неверными, конечно. Давай, одевайся и спускайся во двор. Живо. А Диего… я попрошу падре, чтобы провел по нему и другим павшим мессу. Святой отец не откажет. Но ты понял, Чинто? Живо! Я, не торопясь, выйду из замка. Когда обернусь, ты должен стоять передо мной.

Не дожидаясь ответа, сеньор ушел.

Проклятье! Трижды проклятье! Льняная камиза щипала, раздражала кожу спины! Почесать бы, но будет только хуже. А когда соленый пот потечет, станет вовсе невыносимо! Проклятье!

Но разве не этого он хотел? Чем сильнее телесные муки, тем слабее демон.

Хасинто стремглав надел котту, опоясался мечом и выскочил из комнаты, даже не закрыв за собой дверь. Сеньор сказал, что когда обернется, желает его видеть перед собой. Значит, увидит.

Глава 9

Он бегал вокруг воинской площадки, облаченный в грубую нижнюю рубаху, шерстяную котту и кольчугу. Спина горела, будто под одежду насыпали угли из жаровни: боль напоминала и о ночном позоре, и об утреннем искуплении. Вдобавок Ордоньо дышал в затылок — вот-вот догонит и перегонит! Если бы на месте этого пажа был другой, Хасинто не стал бы упорствовать и уступил. Но гаденышу проиграть не мог просто потому, что не мог. Пусть спина хоть в адском пламени сгорает — он не позволит мерзавцу вырваться вперед! Только бы сил хватило.

Везет же Гонсало! Он давно отмучался. Лет этак десять назад. Стал настоящим воином и теперь тренируется в свободное время либо сам по себе, либо с доном Иньиго и другими рыцарями.

Когда, ну когда прозвучит вожделенное «довольно, стоять»?

Наконец сеньор это сказал:

— Достаточно. Берите палки, — он и сам взял одну. — Хасинто и Ордоньо против меня. Сантьяго и Фабрицио друг против друга.

Хуже не придумать! Мало того, что он и подлец будут сражаться заодно, так еще и против сеньора. Сеньора, при взгляде на которого в памяти всплывает грязный сон. Шрамы, ключицы, подбородок и нижняя чуть оттопыренная губа… Вот дерьмо! Дерьмо!

— К бою! — велел де Лара.

Хасинто позорно проиграл. Сеньор двумя ударами палки вывел его из боя. С Ордоньо сражался куда дольше, и паж, когда все-таки был побежден, окинул Хасинто взглядом, полным презрения и превосходства. Дурак! Он просто не знал… Не знал, как мучительно смотреть на дона Иньиго, следить за его движениями и — пытаться не вспоминать. Шрамы, ключицы, выемку между ними… Будь все проклято! Зарыться бы в укромном уголке, никого не видеть, не слышать, ни о ком не думать.

Вообще лучше умереть, чем быть мужеложцем. Но Хасинто не мужеложец! С ним всё в порядке. Сейчас ему тяжко смотреть на сеньора только из-за сна, посланного дьяволом. Ведь наяву он не хочет целовать дона Иньиго? Нет, упаси Господь! Разве только руку, как и подобает оруженосцу или вассалу. Ничего больше. И шрамы де Лары вовсе не прекрасны, а уродливы. Хасинто с куда большим наслаждением посмотрит на хорошеньких служанок. Например, на кухонную девку Ренату — пригожую, с тугими каштановыми косами и большими губами. Когда она нагибалась, чтобы подмести пол, то приподнимала юбку и невольно — а может, намеренно, — показывала ноги. Если же в эту минуту глянуть на Ренату спереди, то можно заметить мягкие полушария грудей. Хасинто старался не пялиться на нее — он же дал обет верности погибшей возлюбленной! — но это не всегда получалось. И хорошо, что не получалось. Сейчас именно воспоминания о служанке окончательно убедили: он — не мужеложец! Никогда им не был и не будет!