Хасинто. Книга 1

Сон? А что сон? Дьявол искусный, хитрый, он знает, в какое время насылать распроклятые видения и соблазны: терзает ими ночью, когда Божьего света нет. Но Хасинто не поддастся демону! Сеньор — просто сеньор. Такой же, как и прежде. Дон Иньиго. Иньиго Рамирес. Де Лара. Обычный. Привычный. Почти родной.

Хотя исповедаться все же надо…

Только к кому идти? К местному падре? Конечно, святые отцы лишь посредники между Господом и верующими, но все же… Падре ведь сразу поймет, что Хасинто вожделел кого-то из владений де Лары. Кого-то, с кем близко общался. А кто оруженосцу ближе сеньора? Святой отец догадается… Догадается! Сохранит тайну исповеди, но Хасинто все равно будет стыдно так, словно о его сраме проведал весь мир.

Что делать? Без исповеди от греха не избавиться. Может, улизнуть в ближайшее селение, найти там часовенку? Да только как уйти в одиночку и не вызвать при этом вопросов и подозрений? А даже если получится, он все равно попадется на глаза крестьянам. Они поймут, что он знатный кабальеро и, скорее всего, догадаются, что приехал из владений де Лары — а откуда еще? Сразу пойдут сплетни, догадки: почему идальго исповедуется в их часовне? Домыслы рано или поздно дойдут до стражников крепости, а от них поползут дальше. Может, достигнут и ушей сеньора. Нет, нельзя так рисковать. Иначе потом врать придется и что-то придумывать, объясняя, зачем он туда ездил.

— Чинто! — окликнул дон Иньиго. — Берите копье — и на коня.

Любимое упражнение. Всегда, но не сейчас. Мысли заняты другим, и тревожит другое. Эх, провести бы день в молитве, но увы. Вместо этого придется мчаться на лошади, круг за кругом поражать мишень и уворачиваться от мешка. Ладно, тут он хотя бы не осрамится. Заодно в очередной раз покажет Ордоньо, как здорово управляется с копьем. Мерзкая ухмылка рыжего сразу потускнеет.

Нет, она не потускнела. Наоборот, засверкала ярче, злораднее, потому что Хасинто все-таки осрамился. Немыслимо! С того дня, как стал оруженосцем, он всего два или три раза попадал под мешок! Сейчас же тот больно ударил в спину на первом круге, слегка задел на втором, а на третьем врезался в голову, оглушил и вышиб из седла.

Хасинто лежал на земле. Горькая пыль забивалась в ноздри, скрипела на зубах, а он пытался встать. Наверное, со стороны казался жалким червяком. Когда наконец удалось подняться, он поплелся к ограде. Старался не смотреть ни на сеньора, ни тем более на Ордоньо, но краем глаза увидел и сдвинутые брови первого, и растянутые в счастливой улыбке губы второго.

Какой стыд! Сначала богопротивная похоть — во сне, теперь воинское бесславие — наяву! Хуже этого было только видеть умирающего Диего и узнать о смерти Мариты.

Марита! Ангел! В ней спасение! Хасинто все время будет думать о возлюбленной, тогда ночной кошмар не повторится!

С каждым днем ее лицо все больше изглаживалось из памяти, а отдельные черты вовсе забылись, зато сам образ никуда не делся. Осталась и любовь — настоящая, чистая! Она одолеет черную похоть.

Опершись о плетень и повесив голову, Хасинто неровно и громко задышал.

— Посмотри на меня!

Это сеньор. Эх, знал бы он, о чем просит… Смотреть на него — мука, но приказ есть приказ.

Хасинто вскинул голову и наткнулся на внимательный, будто изучающий взгляд.

— Что с тобой сегодня такое? Будто я не воина тренирую, а однорукого соларьего.

— Сам не знаю… Мне жаль.

Проклятье! Дон Иньиго! Ну зачем смотреть так? Зачем так пристально?

Щеки запылали, а кончики пальцев, напротив, похолодели. Лицо покрыла испарина, голова закружилась, дыхание стало еще чаще. Хасинто покачнулся.

— И выглядишь дурно. — Де Лара приблизился и положил ладонь на его лоб. — Да ты горишь. Выходит, Ордоньо сказал правду. Это ты соврал, что не болен. Когда наконец уяснишь: мне лгать нельзя?

Сеньор разозлился, но Хасинто впервые был этому рад: пусть Иньиго Рамирес прогонит прочь. Это лучше, чем слышать его голос, видеть его лицо и — кто знает? — отправиться с ним на дьявольское озеро. Да, пусть гневается: лишь бы не догадался об истинной причине недуга.

— Ордоньо! — Де Лара оглянулся на пажа. — Отведи Чинто к ибн Якубу.

— Я сам дойду!

— Нет уж, — хмыкнул сеньор. — Чего доброго, сбежишь к себе. Ордоньо присмотрит, чтобы ты все-таки добрался до лекаря. И до вечера можешь быть свободен.

Мстительный Иньиго Рамирес! Знает ведь, что они друг друга не выносят. Намеренно обратился к гаденышу, хотя рядом есть другие пажи. Проучить решил.

Ордоньо схватил его за плечо, но Хасинто сбросил вражескую руку и прорычал:

— Я сам! А ты иди сзади. Присматривай, раз приказ такой.

Он отправился к внешнему двору, паж двинулся следом. Когда отошли от ристалища, гаденыш поравнялся с Хасинто и будто невзначай бросил:

— Я слышал, у мавра много снадобий. От разных хворей. Не только от лихорадки, но еще от хилости и глупости есть.

— Если не умолкнешь, тебе понадобится снадобье от пробитой башки, — огрызнулся Хасинто. — Только знай, что пленнику-сарацину оно не помогло.

— Молчу-молчу. Ты меня напугал. Кабальеро, не способный удержаться в седле, все-таки слегка опаснее однорукого крестьянина.