Хаски и его учитель белый кот. Том III

Но тут же решил, что подобное невозможно. Болезнь старика была слишком запущена, и у него не хватило бы сил даже на простенькое заклинание. Разве мог он незаметно[228.5] провернуть такое дело в столь плачевном состоянии?

Но тогда, что это с ним?

Боль была такая, что казалось, все его кости сломаны, мышцы и сухожилия разорваны, а кожа содрана. Упав возле окна, он забился в конвульсиях, оставляя на полу кровавые полосы от царапающих камень скрюченных бледных пальцев.

Было слишком больно…

Он не осмеливался громко кричать, не осмеливался позвать целителя. Его положение все еще было слишком непрочным. Как предводитель армии мятежников, он не мог показать и намека на слабость.

Катаясь по полу главного зала, Сюй Шуанлинь тяжело дышал, стонал, бился в судорогах — и в какой-то момент случайно зацепил и сорвал ногой занавес, который, упав, накрыл израненное тело, скрыв его от ярко сияющей за окном луны.

Внезапно Сюй Шуанлинь почувствовал, как боль быстро отступает, и весь в холодном поту, хватая ртом воздух, съежился под занавеской. Спустя некоторое время, полагая, что боль уже прошла, он откинул ткань и сел прямо, собираясь подняться на ноги.

Откуда ему было знать, что, как только лунный свет коснется кожи, невыносимая боль вновь пронзит его плоть, проникая до самых костей.

И тогда Сюй Шуанлинь осознал, что, вероятно, ему нельзя находиться под лунным светом. Он собрал последние силы, чтобы, пошатываясь, подняться на ноги и плотно закрыть окно, после чего спрятался в самом отдаленном от окна уголке главного зала — в таком темном месте, где нельзя было разглядеть даже пальцы на вытянутой руке.

Его дыхание постепенно выровнялось.

Боль окончательно отступила, а страшные раны на коже полностью исцелились прямо у него на глазах.

Всем нутром чуя подвох, Сюй Шуанлинь надел мантию с капюшоном так, чтобы на виду не осталось ни кусочка обнаженной плоти, и без промедления отправился в библиотеку. Половину ночи он перебирал старые свитки, пока, наконец, в сундуке для книг своего деда не обнаружил свиток с записями о делах минувших дней, проливший свет на его беду...

Оказывается, несмотря на то что, победив в сражении с Гунем, родоначальник Духовной школы Жуфэн Наньгун Чанъин смог заточить этого лютого зверя под Пагодой Цзиньгу, Гунь успел наложить на него отвратительное заклятье.

Будучи носителем злой иньской энергии, этот древний монстр был тесно связан с ночной тьмой и светом луны, потому, после того, как его проклятие пало на первого главу Духовной школы Жуфэн и его последователей, стоило появиться лунному свету, как у каждого главы этого ордена рвалась кожа, и невыносимая боль пронизывала тело до самых костей.

Кроме того, в каждую ночь полнолуния, когда негативная темная иньская энергия была на пике, даже если спрятаться в самом темном месте, где лунный свет до тебя не доберется, ты все равно будешь мучаться и страдать.

Поэтому на протяжении нескольких сотен лет это было самой большой тайной Духовной школы Жуфэн. Все последующие поколения глав держали это в строжайшем секрете, опасаясь, что кто-нибудь может воспользоваться их слабостью, чтобы захватить орден, и даже родные сыновья до самой кончины родителя не знали правды.

Какая ирония.

На что он только не пошел и, выходит, все только для того, чтобы заполучить должность, на которую наложено злейшее проклятие?

На следующий день Сюй Шуанлинь отправился к водной тюрьме.

В одной из камер был заперт Наньгун Лю со своей женой Жун Янь, а в другой содержался под стражей Ло Фэнхуа.

Он не пошел к Ло Фэнхуа, а сперва направился в тюремную камеру старшего брата.

— А-Сюй! А-Сюй! Что ты собираешься делать? Что ты собираешься… — едва завидев его, Наньгун Лю сильно разволновался. Однако его руки и ноги были скованы заклинанием, поэтому он не мог даже пошевелиться и ему оставалось, стоя на коленях, обливаться слезами, взывая к своему младшему брату. — Ты с ума сошел? Неужели ради должности главы школы стоило доводить до такого?

После мучений прошлой ночи лицо Сюй Шуанлиня все еще выглядело изможденным. Холодно усмехнувшись, он сказал:

— Я всего лишь забрал то, что было моим по праву, только и всего.

— …

— Ты украл мое искусство владения мечом и разрушил мою репутацию, а мне ведь всего двадцать лет, Наньгун Лю, — окинув брата ледяным взглядом, после многозначительной паузы он продолжил. — Мне всего двадцать, а ты обрек меня на прозябание до конца моих дней[228.6].

Подметая землю полами своих одежд, он медленно подошел к старшему брату и нагнулся, чтобы взглянуть ему в лицо.

— Наньгун Лю, даже такие отбросы, как ты, имеют большие амбиции и пытаются любой ценой забраться повыше, так чем я хуже? — он говорил, медленно растягивая слова. — Я усерднее и одареннее, превосхожу тебя во всем, за исключением одной малости — твоего длинного языка.

Сюй Шуанлинь схватил Наньгун Лю за подбородок и, надавив пальцами, заставил его открыть плотно закрытый рот.

Несколько секунд он пялился на эту отвратительно скользкую бледно-розовую дрянь внутри.

— Поистине совершенное оружие для бескровного убийства. Отрежу его.