Хазарская охота

Железным топором мостит Руян зыбкую ильменскую землю, ладит мосты и переправы, кует грудний путь к дальним погостам. Бывало, всю зиму проводят Ольгины посадники, переезжая с погоста на погост, собирая оброки, а по весне – в поход.

Больше года не видел посадник родной Ладоги, и едва на высоком холме над Волховом показалась сторожевая вежа, приказал Гюрята на радостях трубить в роги. Замелькали огни на стенах. Проснулась домашняя челядь, и цепные псы ответили радостным лаем. Через ров перекинули бревенчатый мост. Гридни взбежали по лестницам на стены, построились цепью и били в щиты.

* * *

Вернулся посадник в родные стены, а словно и не вернулся вовсе: заплутало где-то его веселое вольное сердце. Бродит он по терему в мягких хазарских сапогах-ичигах, в плаще с рысьим подбоем, сам похож на седого, матерого зверя. Смотрит в окна: все ли ладно? В слюдяных оконцах синеют леса, на дальнем холме, вокруг Велесова капища вяжут хитрые петли волчьи стаи. Стены посада устроены со сторожевыми засеками, в ограде теснятся терема на подклетях, от одного до другого переброшены крытые галдареи, на крышах – островерхие шеломы и маковки, одна выше другой. Снаружи бревенчатые стены густо побелены, и слух идет, что Гюрятины хоромы не хуже чем у воеводы Добрыни. Вот только больше не хозяин он в своих палатах – хочешь не хочешь, а надо укреплять новый закон.

В горнице приказал Гюрята снять со стен боевые щиты и кованые тарели болгарской работы, а рога и шкуры, добытые на охотах, забросить в холодную клеть. Вместо прежних украс велел выставить византийские подсвечники и укрепить иконы. Дубовые лавки вдоль стен застелить соболями и верблюжьим сукном. На печи муравленые, изукрашенные цветами и птицами бросить хазарские ковры.

Только вот беда! Привез посадник в тюках с товарами шустрых рыжих жуков, усатых, что багдадский визирь. От этих тварей одно спасение – либо мороз, либо огонь.

Ранним утром тихо в тереме, и вдруг – девичий смех, шаловливый, атласный, словно не снега за окнами, а яблоневый май. Слушает посадник этот смех, и невольно замирает сердце. А во дворе Пребрана мечет снегом в Радима-Кречета. Золотистая коса искрится, точно жемчугом перевитая. Шубка от игры распахнулась, скачет на девичьей шее ожерелье из солнечного камня. Припал Гюрята к слюдяному глазку и, как лис за куропаткой, следит за девушкой. Высока и стройна Пребрана, как боровая сосенка, в стане тонка и увертлива. Все разглядел Гюрята и, словно пес под крыльцом, заскулило, заныло ретивое.

Уже лет десять как Гюрята вдов, уже давно опостылели ему наложницы, захваченные в давних походах румейки и хазарянки, и без сожаления отослал он их от себя подальше, ключницами в дальние терема. Но глядя на младую кровь, надумал посадник снова жениться.

Завтра же отправит он Радима с Олисеем в полюдье, на дальние погосты, а сам зажирует в тереме с молодухой. От этой мысли повеселел Гюрята и, не медля ни минуты, кликнул мамку Бабурачу, старую болгарыню, что служила еще его отцу.

Дородная Бабурача вплыла в горницу покачиваясь, как смоленая ладья под парусами. Для начала одарил он мамку подарком – хазарским платком с жемчужными низками, а потом спросил о Пребране: готова ли девка замуж? Бабурача в три ока следила за женской чадью, как воевода в юбке, и все бабьи тайны узнавала первой.

Смекнула Бабурача, к чему идет дело. Вынула из-за пояса веретено, из кармана – заячью кудельку и, наколов острием палец, окровавила хлопок пуха и подмигнула.

– Князь Ингвар княгиню из леса привел, и ты туда же? – напомнила болгарыня.

И верно: нашел князь Ингвар свою жену в псковских лесах, на речной переправе, на нее же тайно указали волхвы. Пребрана тоже была родом с лесного севера, а с какого рода-племени, никто не ведал.

Минуло шестнадцать лет с той поры, когда ушел Гюрята с Игорем в Угорскую землю, и без него случилось великое диво: Волхов повернул свои воды вспять. С севера в Ильмерь поплыли седые льдины, как стадо тюленей. В те дни и прибило к берегу несмоленую белую ладью-однодеревку. Днище было выстлано рысьими шкурами, и балакалось на шкурах малое дитя-пеленашка. Лежали в ладье бусы из солнечного камня, женские подвески и маленькая стальная секира, словно под женскую руку излажена. Осмотрел старец Чурило находку и увидел в том добрый знак.

Вскоре после этого вернулся Ингвар в Новгород и, увидев двойной топорок, обрадовался, точно узнал. Старец нарек дитя Пребраной, а топорок велел возложить в кумирне перед Макошью. Уезжая, поручил князь девку-пеленашку Гюряте, чтобы по достижении семи лет отослать в Киев. Но погиб князь Ингвар много раньше назначенного срока.

– Позову ее к тебе, будто за делом, – шепнула Бабурача. – А уж ты не зевай, новоженец! – И мамка захохотала, сверкая крепкими зубами.