Хазарская охота

Утром греки принялись возводить укрепления и готовить стенобитные машины. Лагерь и шатры воевод обнесли глубоким рвом и валом, укрепили рогатинами и кольями. В полдень на Дунае показалась флотилия. На галерах плыло пешее войско. Трубили медные горны, вились по ветру пестрые вымпелы. Медленно, важно прошли мимо крепости огромные триеры с таранами-рострами и встали на другом берегу. А на Дунае все прибывало гостей, и ликовали ромеи. Экипажи легких остроносых хеландий сняли кумачовые покрытия, и на солнце заблестели медные трубы и жерла огнеметов. Их раструбы, отлитые в виде львиных морд, некогда сожгли русский флот в Игоревом походе.

Ободренные ромеи устремились на штурм. Русы ответили встречной вылазкой. Конную сотню вел Радим. Следом шел строй кольчужников. До глаз укрытые тяжелыми щитами, они шли ровной стеной, и сухая земля тряслась под их шагами. Греки попытались отрезать их от ворот крепости, но крепко слитый воинский строй, устрашающий и неумолимый, отбросил ромеев от стен Доростола. Русы не уворачивались от ударов, а лишь крепче сдвигали строй над павшими. После короткой яростной сечи пехота отступила под защиту болгарских лучников.

Ночью к стенам Доростола греки привезли разобранные стенобитные орудия.

И сказал воевода Волк:

– На мне вина, что оставил Преславу. Всякую вину мы смываем кровью. Выйду я с моими удальцами и уничтожу ромейских «зверей».

На рассвете вооруженный отряд русов вырвался из ворот крепости и принялся крушить и поджигать чудовищные орудия и тараны, похожие на гигантских единорогов. В той битве погиб родственник императора Цимисхия. Ему отсекли голову и выставили ее на стене Доростола. Наутро пришли послы от ромеев и предложили выкуп за голову царского родича, Святослав выслушал их, но от сделки отказался:

– Мы не носим в кошельках убитых врагов и вам не советуем, – ответил он послам.

Его слова передали императору, и взбешенный Цимисхий вызвал Святослава на поединок.

– В каждой битве я иду впереди моих воинов, – ответил Святослав и, если хочет царь перевидиться со мною в поле, то пусть приходит. А если хочет царь ромеев поскорее на тот свет, о котором так любят рассказывать его пресвитеры, то пусть сам найдет туда дорогу, ибо знает он много способов.

Этими словами Святослав намекал на бесчестное душегубство Цимисхия, ибо был уже наслышан, какого нрава этот благочестивый рыцарь, собственноручно задушивший прежнего императора Фоку и хладнокровно предавший на суд своих помощников в этом черном деле, не исключая свою любовницу, императрицу Феано, бывшую жену императора Фоки. Больше Цимисхий не присылал послов, и кольцо вокруг крепости замкнулось на девяносто палящих дней.

Свиток восемнадцатый Перунова ночь

Земли не касаясь, с звездой наравне

Проносится всадник на белом коне,

А слева и справа

Погибшие рати несутся за ним,

И вороны-волки. И клочья и дым —

Вся вечная слава.

Ю. Кузнецов

Шел второй месяц Доростольского сидения. День за днем продолжались битвы под его стенами; уже не ради новых земель, не ради мечты о Русском Царстве Великом. В жестоких обстоятельствах этой осады русы жили и действовали как заложники воинской чести. Но силы их таяли. Накануне Перунова дня пал богатырь Икмор. Зарубивший Икмора араб-поединщик с победным ревом ринулся на Святослава, сшиб его с коня, но был тотчас же поднят на пики. Князь был жив, лишь ранен в ключицу. Ослепленная гневом дружина налетела на осадный стан, и дрогнувшие ромеи отступили за укрепления.

– Вместе с Икмором пала надежда русского войска! – горестно сказал Чурило. – Под стенами Доростола ушла в землю Перунова молния. Здесь – поле последней русской славы!

На брегу Дуная сложили похоронную краду. Эту полоску суши перед крепостью ромеи так и не смогли захватить. Всю ночь не смолкала тризна по Икмору, и видели ромеи высокий погребальный костер на берегу Дуная и танцы простоволосых дев. Слышали звон мечей на погребальных ристалищах и скорбное пение, от которого поднимался ветер.

В Перунов день русы чествовали бога Войны и приносили ему жертвы, но последняя жертва, уготовленная князем, была поистине страшной. Повелел Святослав вывести из крепости пленных ромеев и воинов Улеба, тех, что сидели в темнице. Глубокой ночью пригнали на берег христиан из Доростола: женщин и детей. Их жертвенная кровь должна была обуздать безумие этой войны, укротить стихию, и сделать ее послушной воле волхвов. Но даже Чурило больше не слышал голосов Родных Богов и действовал слепо, в последнем человеческом отчаянии.

Никогда прежде не приносили русы такой обильной, кровавой и безнадежной жертвы. Опаленные боями, почернелые, израненные, с безумным блеском глаз, они были страшны, как духи преисподней, и недосягаемы, как Боги.