Хазарские сны

И вот Сергей, в чьих легких еще не израсходовался уже примороженный, йодированный вечностью воздух необъятных казахстанских степей, в которые он, увлеченный в то время Павлом Васильевым, погружался, как в подводный мир, с восторженно выпученными глазами (на каждом гектаре отыскивая птичьи следы Bacильевских строк), пробыв пару недель в Москве и зачистив все командировочные хвосты, тупо, уже без былого ража (это ж сколько надо иметь его в запасе, чтоб на каждую подвешенную начальством морковку кидаться, как лев на бабочку-капустницу!) тилипался в поезде Москва-Волгоград.

Собственно до Волгограда он тогда и не доехал. Сошел в Михайловке — городок километрах в трехстах не доезжая Волгограда, известный крупнейшим цементным комбинатом. Год спустя Сергею еще предстояло поселиться на одной лестничной площадке со вдовой знаменитого и до самой смерти бессменного директора этого комбината, — вдова, похоронив мужа, перебралась с дочерью и зятем в Волгоград. Комбинат всю Михайловку покрывал серым, скрипящим на зубах саваном, не делая исключений и проплешин — даже директор, знаменитость, Герой, умер от силикоза легких: за тридцать лет бессменного руководства комбинат и впрямь засел у него не только в печенке, но и в легких. Его и похоронили — с комбинатом в груди. И даже в какой-то степени похоронили их двоих: несмотря на то, что освободившуюся руководящую должность занял сын, комбинат так и не поднялся больше до их совместных, с ветераном, высот. В девяностые годы и сам стоял полузадушенный, давая городку прочихаться и развиднеться, в последнее время — Сергей раз в два-три года проезжает, теперь на автомобиле, через Михайловку — закурился вновь: видимо, приватизировали. Сперва подготовили к фокусу, а потом накрыли волшебным колпаком.

Двигался Сергей в Серафимович. В том районе гремел тогда молодой бригадир Александр Калинин. На Михайловской автостанции дождался автобуса до Серафимовича — это еще километров восемьдесят в сторону Волгограда, а потом надо уйти направо, в донскую пойму, и переправиться через Дон: на крутом левом берегу его и будет городок Серафимович. Так ему объяснили еще на вокзале.

Спустились в пойму — Сергей с удивлением увидел изжелта-белые, как бы вылинявшие от древности, с отчетливо обозначенными холками, барханы: посреди России! Позже новый друг его, с которым только предстояло встретиться, объяснит, что этой песчаной грядой, тянущейся вдоль Дона, определяется северная граница русского виноградарства. И, стало быть, виноделия: на каждом здешнем хуторе, в каждом казачьем дворе — строго индивидуальный спотыкач, в чем Сергею, в том числе и под самоотверженною опекою нового друга, предстояло убедиться воочию.

Подъезжали к Дону, уже осеннему, всклокоченному, цвета осеннего ветра. Он и шел, унося последнюю листву с окрестных пойменных лесов и кустарников, как унылый осенний ветер или гонимый осенним ветром остывающий дым. Довольно долго ждали парома. Городок, уже едва угадываемый в вечереющей хмари, громоздился на противоположном берегу, в излучине, увлекаемый вверх не только кручей, на которой стоял, но и высланной на разведку старинной казачьей церковью: батюшкой в ней состоял отставной капитан Красной Армии, фронтовик, как позже узнает Сергей. Знаменитая станица Усть-Медведицкая, родина командарма Миронова и писателя, шолоховского опекуна первых лет, Серафимовича — городом же стала после смерти последнего. Честно говоря, Сергею уже обрыдло писать про подвиги хлеборобов — последним его целинным опусом была заметка о том, как по только что скошенному огромному полю четыре грохочущих самоходных комбайна и ватага безлошадных механизаторов с гаечными ключами в руках гоняют несчастного сурка: столько живого гибнет в этих битвах за урожай, как и в осенне-весенних выжиганьях стерни, и столько животного проглядывает в человеке при его деловитом соприкосновеньи с природой — и он без особого воодушевления ждал встречи с секретарем райкома комсомола на том берегу да и встречи с завтрашним своим дежурным героем.

Паром не переплывал через Дон, он переползал и даже, вздымаясь, со скрипом перелезал через него, как перелезает, кряхтя, ночью по малой нужде старик через скально спящую свою старуху. Когда добрались до другого берега, было уже темно. Впереди крутой и неасфальтированный подъем в город, и народ вновь потянулся в автобус, чтоб не переть с поклажами пехом. Сергея же сразу выхватил из толпы темноглазый парень со сросшимися темными бровями:

— Пойдемте в машину…

— А как вы узнали? — улыбнулся Сергей.

— По дипломату, — белозубо рассмеялся ему в ответ.

Действительно, с дипломатом он тут, на пароме, один — все остальные с чувалами.